Там, впереди

— Ах, черт возьми, — вздохнул Белобородов, поздоровавшись, — не в пору-то как!

— То есть как не в пору? — удивился Прибылов. — Сам говорил. За язык мы тебя тянули, а?

— Так я думал, что вы до завтра не соберетесь, в крайнем случае к ночи. Весна все ж таки прет семимильно, дела и дела.

— Ты вот что, ты нас весной не запугивай. Завтра выходной день, и порядочный человек нынче работу кончает в три часа. А кто не умеет отдыхать, тот не умеет работать. Умные люди говорят, а?

— Есть и получше присловья — дело не волк, в лес не убежит, или — не делай сегодня то, что можно отложить на завтра. Так, что ли?

— Именно сие я и предполагал! — потешался Прибылов. — За кого вы их принимаете, наших партийных работников среднего звена? Конституция не для них писана, законы о труде тоже. У них на все три сезона один боевой мобилизующий клич: «Давай, давай!» С весны до осени. А как с поля уберутся, станут преть на совещаниях, доказывать друг другу, что навоз есть рычаг повышения урожайности, что торф есть рычаг, а всем рычагам рычаг — химия. На всем белом свете это давно знают и делают безо всяких там лишних тары-баров. Будете ведь преть, правду говорю, а?

— Правду. Будем! — смеялся Белобородов. — А ты — писать об этом. Три сезона «Давай, давай!», а четвертый — про навоз. Разве что селитрой или калийной солью сдобришь для художественности. Будешь?

— Буду, — соглашался Прибылов. — Так мне деваться некуда, я жизнь отражаю…

Пока препирались, пока Белобородов отвечал на телефонные звонки и звонил сам: «Совершенно срочно, братцы, вот кончу — и вперед, орлы боевые!» — прошло часа полтора или два. А там, пока ехали, и стемнело, хотя и тьма эта была какая-то особенная, с прозрачностью, как вода подо льдом, с которого согнало снег. За бортами машины проносились кустарники, уже запушенные, с полураскрученными почками, камни, одинокие деревья, отсыревшие в стволах, темные; простукал под колесами разбитой мостовой древний, упоминаемый еще в былинах поселок с небольшим льнозаводиком и двумя новыми зданиями — школы и кооператива; на весенних холмах, прогретых днем, а теперь быстро остывающих, лежало звездное небо, иззубренное в северной части хвойным лесом. Посвистывали какие-то птицы, но еще не в полную силу, а словно пробуя голос для большой песни, которая вся впереди, в теплых, напоенных испарениями утрах и закатах. А сейчас стылая земля не воспаряла, воздух был чист и холоден, и посвистывание птичье звучало робко, вопрошающе — да вправду ли уже весна?

— А зря я поехал, — вдруг усомнился Белобородов, пока мы искали места для ночевки, путаясь между песками в чаянии полянки посуше. — Не стоило. Второго мая поспособнее было бы.

— Конечно, зря, — ехидно поддержал его Прибылов. — Тебе же к первомайскому митингу речь в десятый раз выверять надо, цифирью засевать, на бюро согласовывать. Ваш районный житель помрет, сна лишится, если ты ему именно в праздник не расскажешь, на сколько процентов в среднем увеличились надои, сколько плугов отремонтировано и прочее. Ему кусок в горло не пойдет, жителю! Хотя, между нами говоря, все наши районные достижения купно с мечтами на будущее и надлежащими призывами изложены в сегодняшнем номере нашей газеты. Сам сочинял.

— Речь писать не буду, — сказал Белобородов.

— Ну-у? Чудеса меж небом и землей! Может, полюс соскочил с места, экватор переехал под Кострому? Обычно вы уже за неделю потеете, помощники от еды и от жен отвыкают. Аврал на высшем уровне, а? Возжигание прометеева огня, а?

— Не буду, — подтвердил Белобородов. — Поздравлю с праздником, с весной, пожелаю счастья и успеха.

— Может, еще хорошего аппетита к выпивке и закуске?

— А что? Неплохо было бы. Секрета нет — без того не обходится. Ты вот потребляешь в праздник?

— Только по принципиальным соображениям — раз его, это зелье, выпускают, приходится иногда пить, иначе в государственном бюджете образуется дыра. Я против того, чтобы в государственном бюджете были дырки!

— И я тоже. А другие — они что, хуже нас? Только бы по-разумному…

— Ни-ни! — деланно ужаснулся Прибылов. — Мы тебя любим и посему терять не хотим. От веку у нас повелось, чтоб в речи цифирь была и железная установка. А по поводу там личного счастья и всего прочего ты лучше фигуру умолчания запускай. Знаешь таковую?

— Сам запускай! — засмеялся Белобородов. — Пресса, а лицемерию учишь…

На ночевку устроились на небольшой полянке среди густейшего, как частокол, ельника, выскочив на нее совсем нежданно по петляющей дороге. В одном месте этого частокольно густого ельника был небольшой прогал, сквозь который виднелся луг, уже сизовеющий от туманца. Всюду под ногами трещал и путался прошлогодний вереск, цепкий, как сплетня, и только в центре стояла на почти чистом песочке единственная березка, которая, наверно, и сама удивлялась, как попала она в чужую компанию. Выгрузили скарб, развели костер, дым от которого почему-то не стал подниматься вверх, а словно бы обтекал полянку справа налево понизу, у подножия елей, пока не достигал прогала, где и выливался на луг, словно молоко из бидона. Быстро холодало.