Там, впереди

— А как же, не все! Один мой знакомый редактор районной газеты в свое время купил узкие брюки, да и пошел в них на службу. Так его на бюро хотели прорабатывать, тем и спасся, что чек из ГУМа показал. Решили: раз ГУМ продает, значит, советской властью дозволено. Такие дуболомы и на пороге коммунизма могут лозунг выкинуть — назад, к порткам и лаптям, да еще национальную базу подведут и патриотизм ко всему тому пристегнут… Нет, не все. И надо спокойненько понять, что пока иначе и быть не может, что такова противоречивость жизни, что одни вперед рвутся, аж брючины ветром вокруг ног завиваются, а другие таланта не имеют, на чем набьют руку попервоначалу, то и тянут — вчера солому таскал, чтобы хату крыть, завтра же с ней и на пожар, поскольку к этому привык и другого не знает… Не все! Но вот поговори с Белобородовым о литературе, искусстве, новинках техники — он тебе покажет! У него, может, и сейчас в пальто книжка припасена. Ловили мы с ним как-то рыбу летом — равнопламенный денек такой, зеленым и синим осиян весь. И рыба ничего ведет себя, нормально. А я к нему подхожу и вижу — поплавка нет, леска в куст идет, окунек, что ли, затянул. А он, Белобородов, этот самый Сергей Семенович, спиной дуб подпер, шляпа на нос — книгу читает. Что? «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Где он — тот Теккерей, и где он — этот район… Да, «плохая нам досталась доля, немногие вернулись с поля». Не война бы, не международная накаленность эта, какое блестящее племя получилось бы, а? Теперь — что, теперь оно поредело, да и затуркано, придавлено заботами. Медведь на плечи сел… А молодые не понимают.

— Историю втолковываем плохо, — сказал преподаватель техникума. Растрепанный, с черными спутанными волосами, с красноватыми отсветами от огня в больших черных глазах, он грел руки над костром, подбрасывая туда хвою, на которой спал, и был похож на пророка в момент откровения. — На историю времени мало выделено.

— Да где она у нас вообще, история? — не согласился Прибылов. — Мы ее каждые пять лет наново переписываем, нынче — так, завтра — этак. Тут не то что молодых воспитывать — сами запутались. Были вот такие-то и такие-то события, сам их видел, участвовал в них, а поглядишь в историю — выходит, что и не было их вовсе. Мираж, сон привиделся. Хочется самого себя ощупать — человек ты или фикция, а?

Прибылов поднялся, согнувшись над костерком, прикурил — на мгновение выступило из темноты красное от света, с мохнатыми белесыми бровями лицо, будто наспех, грубо вырезанное неискусным мастером из сырой ольхи, — затем ткнул огненной точкой сигареты в темноту:

— А стыдиться прошлого нам нечего, какое государство отгрохали. И каждого третьего человека на планете в социализм привели. Без нас — не было бы, на нашем горбу везено, нашей кровью полито. Чего ж стыдиться?..

Еле заметно стало зеленеть небо на востоке — не во весь горизонт, а низко еще, над самыми вершинами елей. Подали голос птицы. С вечера думалось, что мы вовсе одни тут, в ельнике, а теперь оказывалось, что вокруг полно всяких других жителей. На выходе полянки к лугу, в почти белых от росы кустах, застрекотала, затараторила сорока.

— Оповещает, что идет кто-то, — сказал преподаватель. — Лесная стража…

Вернулся Белобородов, потянулся, поинтересовался:

— Здорово застыли тут?

— Ничего. Побалакали. А у тебя что?

— Хорошо, что пошел… Там, на буровой, продукты вышли. На базу ткнулись вчера — переучет… Пришло в голову какому-то олуху перед праздниками проконтролироваться, а ребята чуть на бобах не остались.

— Ругаются, что ли?

— На чем свет стоит. Сверху донизу скребок пускают, с анекдотами и матерком. Завбазой опростоволосился — мировая революция в ответе…

Дожевал бутерброд, вздохнул:

— А все-таки зря я поехал.

— Да перестань ты скулить! — разозлился Прибылов, словно не он только что пел дифирамбы Белобородову. — Приехал так приехал, и душу не мути. Проклятая старорусская интеллигентщина — во всем сомневаться. Да и чем горю поможешь, машина-то ушла, а? Не на чем ехать.

— В селе тут поблизости телефон есть, у шофера дома тоже. Связуешь?

— А до села километра три.

— До луны триста тысяч, и то собираются.

— В ракете сидя, не на своих двоих.

— На своих двоих тоже хаживать надо, а то, по законам естественной целесообразности, истончатся конечности, вроде лучинок станут. В головоногих превратимся, как марсиане у Герберта Уэллса. Представь себе Прибылова в шестом или седьмом колене — одна черепная коробка, обтянутая кожей, а ее робот в колясочке возит… Картина?