Там, впереди

Покончив с бутербродами, принимаются за чай из термоса. Заварен он густо, до черноты, что и считается у рыбаков признаком хорошего вкуса. И стопроцентно одобряется тем, не потребляющим водки, у которого бульдозеры для Африки становятся поперек будущей рыбалки.

— Нет, что про водку ни говори, а настоящий напиток — чай.

— Да, уж он согревает.

— И тонизирует.

— И тонизирует.

— Раньше говорили — на сердце ударяет и цвет лица портит. А теперь все наоборот.

— Наукой дошли.

— Наукой.

— А спиртное — оно ничего, ничего, а потом хуже знобит.

— Да уж известно… По опыту.

Попив чайку и пригорнув газетой оставшуюся закуску, — чтобы газету не унесло, ее придавливают пешней, — обходят лунки — не клюнуло ли за это время? Но поплавки в лунках, прихваченных тонкой пленкой льда, словно больные глаза, в которых ничего не отражается, стоят неподвижно, и вокруг них уже начинают образовываться тоненькие венчики снежной пудры. Вернувшись, рыбаки снова усаживаются на ящики, высказывая соображения на тот счет, что небо и вовсе заволакивает, уже и солнце совсем перестало обозначаться через облака, что все приметы к дурной погоде и рыба не пойдет. Потом тот, у которого пенсия на носу, с четвертинкой, плещущей в кармане, лезет под газету за бутербродами:

— Дожуем, что ли?

— Все одно делать нечего.

— И змея своего я заодно добью.

— Добей. Чего уж!

— Чтобы потом и не отвлекаться.

— Конечно. Ловить так ловить.

— И опять-таки привези я ее домой — кто поверит?

— Никто. Чего не бывает, того не бывает. И анекдот такой есть… Собрались рыбачки у костра, ушицу похлебали, возблагодушествовали, а спать рано. Вот и решили соревнование устроить — кто кого переврет? Один и говорит: «Ловлю по жаре, среди бела дня. Взялся пескарь. Тащу — окунь садится. Тащу — окуня щука хватает. Тащу — на щуку сом накидывается. А леска ноль пятнадцать, восемьсот граммов держит. Вытаскиваю. Взвешиваю. Три пуда!»

Рыбачки глазом не моргнули, согласились: «Бывает».

Другой говорит: «В нашей реке осетров отроду не водилось, а я поймал. Весил тридцать шесть килограммов, а черной икры я из него выбрал пятьдесят два».

Переглянулись рыбаки, решили: «Бывает».

Третий говорит: «Были мы летом на рыбалке. В полдень обедать сели. Закуску приготовили, водку открыли, а тут — дождь. Что делать? Закуску мы съели, ей дождь нипочем, а водку закупорили и домой повезли».

Этому рыбачки и кончить не дали как следует, всполошились: «Врешь, не бывает!»

— Я и говорю… Хотя чай, конечно, лучше.

— Спору нет. Согревает.

— И тонизирует.

— И тонизирует.

— А чаю больше нет. Маловат термос-то.

— Маловат.

Когда четвертинка опорожняется совсем, ее топят в лунке, сосредоточенно смотрят, как, пристроенная боком, заглатывает она узким горлышком темноватую, настоянную на торфяниках воду. А когда лунка и пузырить перестает, разбредаются, на этот раз совсем, к своим удочкам, увозя за собой ящики на алюминиевых полозьях. Становится все холоднее, все унылее сипит в голом лозняке ветер, гонит тонкую пыль, и задубелые балахоны совсем сливаются с постепенно меркнущим светом, и в воображении рыбаков смутно прорисовывается то Север, где от мороза ломается железо и где едят сырую рыбу, то Африка, где хорошо пропаривает от ревматизма, но туда нужны молодые, в разлете сил, а им на сегодня хватит и того, что надо еще брести по снежной целине до станции и тащить по сыпучим сугробам пешни и ящики на алюминиевых полозьях…

1966

ПОЧЕМУ БРЯНСКИХ МУЖИКОВ В РАЙ НЕ БЕРУТ

Побаску эту наш сосед рассказывал, низкорослый, чернявый мужик с вислым носом. Ничего приметного за ним не помню, кроме того, что не мог — а это, по сельским понятиям, ни в какие ворота не лезет, — не мог коровьего масла есть. Говорил — тошнит, мол, и «подкатывает». Думали — выхваляется: в кувшин со щами, что баба на покос принесла, тайком малость подложили — нет, все правильно, выворачивает мужика. Значит — болезнь.

В тот день с утра, пока она в росе, мы на сенокосе траву подваливали. После завтрака мужикам передышка, бабам — ряды разбивать. К вечеру вчерашнюю кошенину гребли, копнили, перед закатом к уже выложенным одоньям свозить стали. Но стогов класть не начали, не успели — летний день длинен, а и ему конец есть. Поужинав, у костра малость за куревом попридержались. Тут и рассказ завязался.

— Спину ломит, — пожаловался Афанас Кузовлев. — Как перепиливает кто. Хоть живьем в могилу.

— В могиле належимся, — вздохнул кто-то. — Стар ли, мал — все к сроку там будем.

— А может, в рай возьмут? На даровщинку жиры нагонять?

— В рай не надейся, — сказал наш сосед. — Туда наших брянских мужиков не принимают. От ворот поворот на свой огород.

— У бога теленка мы съели, что ль?

— Съели не съели, а указ такой насчет наших отдан. Не потрафил один-то наш богу.

— Это как же так?