Там, впереди

Быстро, споро светало. Вершины елей, прежде как бы обугленные, наливались темной, с просверками, зеленью, стволы начали коричневеть, роса, до того почти белая, приобрела синеватую прозрачность, вспыхнула искорками. Туман на лугу приподнялся, отрешился от первой ярко-зеленой травы, и стала видна речка с куртинами лозняка, за ней глинистый обрыв и еще дальше березовая роща, белокипенная понизу и дымчатая в верхах. Лицо Белобородова, свежее и уже загорелое, с мясистым ширококрылым носом, не выражало ни усталости, ни огорчения. Обведя еще раз глазами поляну, словно пытаясь покрепче втиснуть ее в память и унести с собой, он удовлетворенно усмехнулся, встал:

— Хорошая все же была ночь… Освежающая! Так я двинул. Удочки привезете…

И ушел.

Прибылов выругался:

— Сто раз давал себе зарок не связываться с ним — вечно его заносит куда-то, вечно компанию ломает. Ну разве тут отдых получается? Сплошная политическая дискуссия, обыкновенное жжение нервов. Этого у меня и на работе в достатке… А тянет к нему. Может, у меня, как говорят американцы, комплекс неполноценности, ищу возмещения, а? Термины-то какие идиотские…

— Может, и комплекс! — засмеялся преподаватель. — Разберись и доложи.

— Ну, ну… Нет, правда, не поеду я с ним больше. И вообще ни с кем не поеду. Один убегать буду — у костерка посижу без помех, над омутком. Даже врачи говорят, что тишина нервы лечит, здоровья прибавляет. А с вами какая тишина? Табор, клуб…

— Поедешь, — засмеялся преподаватель. — И с ним, и с нами. Это кажется только, что кругом простор и всяк сам по себе решать волен, на самом деле все в одном лукошке сидим.

— Почему в лукошке? Цыплята, что ли?

— Ну, в лодке, на корабле, в ракете… Главное — не выскочишь, некуда выскочить друг от друга… Так что поедешь, а потом к случаю еще и в газете прорабатывать будешь. Ведь будешь?

— Буду. И я вас, и вы меня. Нет, что ли?

— Почему же нет? Тоже не икона.

— Вот именно… А может, уже на речку пойдем, ушицу добывать? После спокойной ночи с задушевной беседой, а?..

1966

ТУДА МОЛОДЫХ

Полдень. Холодно, да еще и ветерок сипит по бурым вихоркам камыша, торчащего надо льдом, прибавляет ознобности и унылости. Кулиски лозы у берега протоки, широкой горловиной входящей в реку, сизы до синеватости, окостенели, и даже не верится, что они были когда-то или могут быть зелеными. Дальше к горизонту смутно обозначается лесок, словно бы нарисованный разбавленными фиолетовыми чернилами. Все вокруг, куда ни глянь, озябло, застыло, не двинется, не шелохнется, не подаст голоса. Только два рыбака в мучнисто запорошенных брезентовых балахонах поверх полушубков копошатся на льду. Но клева нет и нет, и тогда, оставив удочки в лунках, они сдвигают свои ящики, ко дну которых прибиты самодельные алюминиевые полозья — для облегчения транспортировки, концы-то по снегам приходится оттаптывать немалые, — и садятся перекусить, выложив на мятую газету холодные как лед огурцы и бутерброды. При этом один из них достает четвертинку с зеленоватым отливом, нацелившись бурым от никотина пальцем, отливает ровно половину в прозрачную пластмассовую стопку, глядя, как падают и плавятся в ней снежинки, предлагает другому:

— Погреешься, может, а? Снимешь епитимью-то?

— Не сниму. Четвертый год не касаюсь. И не простужаюсь, и в желудке не сосет. Перестало.

— А на Севере, говорят, спирт выдают специально.

— Там другое дело… Там железо на морозе ломается, рыбу сырой едят. Наскоблят ножом, присолят — и пошла.

— Север — он, брат, того. Там — дела!

— Богатющие дела! Алмазы, к примеру… Ты алмазы видел в живой натуральности?

— Снег, пишут, на них при солнце похож — эти видел. И еще которыми стекло режут…

— Многое мы в жизни недобрали.

— Не пересчитать.

— А я так думаю — глядят американцы на наш Север, и только слюнки у них, слюнки…

— Ничего, и на Севере сами управимся.

— Нам куда на Север, пенсия на носу. Туда молодых надо, в разлете сил. А мы тут дорожку свою дотаптывать будем, с передыхом над лункой и омутком.

— Я-то уж и на рыбалку не скоро вырвусь. Срочный заказ.

— На бульдозеры?

— Ага. Для Африки.

— Себе бы подбавить. После снегу дороги чистить.

— Надо. И помогать, и торговать тоже. На своей кочке куличком много не высвистишь.

— А благодать там, в Африке! В смысле климата, конечно. От всяких там ревматизмов отпариться.

— Наши, кто попадает, мучаются. Жара досаждает. И комары еще всякие, и крокодилы тоже.

— В новом сапоге, пока не привыкнешь, всегда пальцы щемит.

— Да нам и куда в ту Африку? Туда молодых надо. Мы, главное, дорогу им дали. А у нас уже, что ни говори, болты шатаются, шестеренки оббились.

— Одна война чего стоила.

— Две. На гражданке воевать не пришлось по младости, а на голодухе пухли. И тифозная вошь с тыла напирала.

— Ну, зато фашистам дали. Собственноручно.

— Оно и сами синяки поносили.

— Поносили.

— А теперь, если что, молодым заступать.

— Теперь молодым…