Читаем Там, впереди полностью

Больше всего любят Мосевна и Поля фильмы про войну, потом — про шпионов; другие, про семейные и вроде того истории, в которых «слов на три воза, а дела на рыбью ногу», тоже могут посмотреть, но без интереса, в ожидании новостей. Новости со всего света, будь то про политику, про космос, про путешествия или технику, идут в своем интересе даже выше, чем про шпионов. Когда лет пять назад у Мосевны, у десятка других по селу — теперь их много, кто и считал — появился телевизор, их этими новостями попервости как бы оглушило, как бы попали они в чащобу, где и впереди, и сбоку, и за спиной все мерещится, все мерещится. Теперь они смотрят даже футбол и хоккей, правда, только когда наши играют с иностранцами, — свои что, перетасуются и такими останутся, — знают, что значит «Шайбу, шайбу!», ругают за грубость канадцев, потому что все их ругают.

Знают они и политических деятелей, из иностранных почему-то особенно любят де Голля, может, потому отчасти, что по возрасту Мосевне в ровнях. Жалеют какой-то русской бабьей жалостью вьетнамцев и американских негров, не понимая, за что их убивают, и как так можно, и чего себе там думают американцы, «змеи подколодные». Но когда столкнулся с австралийским авианосцем американский эсминец и утонули семьдесят три американских моряка, они жалели них — как там детишки, матери, жены? Им-то слезы и слезы. Так и все, что ни есть, судят они тут же, сидя перед экраном, мерой своего понятия о справедливости, дивясь тому, что вот и люди какие пошли умные и чего только не придумали, а на свете все сколько разного беспорядка и собачества и тех «змеев подколодных», которые за все в вине, еще «не спихнули». Особо возбуждает их все, что в намек на войну: «И-и, попалят все».

— И чего только надо, чего надо! — сокрушается Мосевна. — Батькам нашим, упокой господи, половину б того показать, что есть, так помирать легче было бы. Наш-то кино во старости увидел разок, еще не говорило оно, так бубнил после «шерти по штенке бегают». Не соображал.

— Дети про нас тоже скажут небось — головешки были…

— Старое рассыхается, молодое растется. Ты еще молодая, Поля, тебе чего, много повидаешь. Я вот примеривалась, что хватит, мол, мне на этом свете коптиться, домой, к сыну убитому, убираться пора. А в больницу попала — ох, думаю, туда-то успеется, тут бы еще пополошиться, при живых-то поглядеть, как и чего.

— А что, Мосевна, Евсей-то зареченский умер?

— Помер. В тихости. С вечера штакетник набивал перед домом, тюкал помалу, утром не встает и не встает, глянули — одно усопшее тело… Сынок твой, Поля, как там?

— Учится, теперь что ему. А в солдатах был — чего не передумала! Десятку в месяц откраивала, так все в письмах наказывал — не надо, не посылай, самой трудно. Ну, деньги у меня не лишние, да ведь сын, у своего по своему душа и в погоду болит.

— Добрая ты, Поля, хорошо это. А то вот у Рожковых как сына за дверь сбагрили, так и дом от него на замок. На обзаведение в городе полсотни взаймы просил — не дали.

— У самих не густо, должно быть.

— Густо не густо — по жизни хватает. Второй сын тракторист, сноха при деле, две пенсии на один дом. Рот не ворота, возом не повезешь.

— Он, Васька, тоже неслух был, на сторону, как конь из-под дуги, глазом косил.

— Ладно, Поля, сами варят — сами хлебают…

Начинается «Трест». Смотрят они постановку в третий раз, но все с таким же напряжением — главное, что не выдумано, что так было, что настоящее все, живое, на их веку. И сами как бы врастают в экран, переселяются в те далекие времена и обмирают от страха, хотя знают, чем все кончится, и перекидываются отрывистыми словами:

— Гляди, гляди, чего затевает!..

— Ой, Поля, вот баба, вот баба! Красоты какой, детей бы рожать, а она, змеюка, чего вытворяет!..

— Командира она убьет, Катю осиротит.

— Ты не забегай, Поля, по порядку давай.

— Старик-то, черт мосластый, в могилу пора — нет, лезет ужакой.

— Вот, Поля, страхолюдная-то жизнь была.

— Не говори, Мосевна…

После «Треста» они еще смотрят и слушают последние новости, опять жалеют вьетнамцев и негров, ругают фашистов, удивляются роению людей на улицах мировых столиц. Свои, по стране, сообщения они смотрят вполглаза и слушают вполуха, тут все идет себе да идет, все понятно и привычно, разве уж что особое случится, например землетрясение где-нибудь, или машину какую новую придумали, или в космосе летают.

Когда начинается музыка, тетя Поля спохватывается:

— Ну, засиделась, ну, засиделась! У нас вон и света нет, Сонька легла уже. Мне же вставать рано, к теляткам моим надо…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза