Там, впереди

— Случайность. Может, там в электронной машине бюро погоды какая-нибудь большая интегральная схема барахлила. Так за неделю исправили. И ветер должен куда-нибудь повернуть, чего ему все с одной да с одной стороны дуть.

— Едем, значит?

— Едем, едем!..

Едем. По дороге в десять глаз — пять пар — смотрим на каждую заводскую трубу — куда дым сваливает? Плохо сваливает, с северо-востока. Днем на водоеме мороз вместо пяти — пятнадцать с хвостиком, к тому поземка завивает, пока снимаешь с мормышки ерша длиной в спичку, — а больше охотников клевать нет, — пальцы скрючивает, руки становятся как грабли и в рукавицы никак не засунешь. Самоутешения:

— И хорошо, что ерш. С ершовой ухой что сравнится!

— Ничего.

— Архимандриты ели и хвалили.

— Еще бы!

— Князья, графы тоже. Мы хуже, что ли?

— Ясное дело!

— Ерш всем рыбам рыба!..

Возвращаемся к ночи. Усталые и промерзшие. Итожится день:

— Ничего отдохнули.

— Ловят не рыбу, а здоровье.

— Но клев все же дрянной был.

— Дрянной. И погода тоже.

— Обещали пять, а оно вон что.

— Плохо у нас с прогнозами погоды. Небось какая-нибудь большая интегральная опять барахлит.

— И вообще странно получается — среди недели погода хорошая, а как к пятнице да субботе, так и начинает выламываться.

— Ну ее к черту, такую рыбалку. Следующие выходные дома пересидим. Как, хлопцы?

— Конечно. Семья все же, дела разные накапливаются. Ближе к весне в рыбалке наверстаем.

— Уж ближе к весне возьмем!

— Дни опять же длинные, светло, тепло.

— А пока пересидим… Договорились?

— Пересидим, о чем речь!..

И — утром в следующую пятницу:

— Ну, как там у тебя барометр?

— Падает, подлец.

— И у меня. Да и ветер как будто не тот. А?

— Не тот.

— Значит, как договорились, пересидим?

— Что значит — «пересидим»?

— Так ведь решили.

— Мало ли чего… А вдруг другие поедут и обловятся?

— Ну, пусть. Мы свое к весне наверстаем.

— Да ты что? Они будут хватать, а мы хуже, что ли? И чего это нам, как дуракам, дома сидеть!

— Едем, значит?

— Едем, едем!..

1982

ВСЕ УМНЕЮТ

На берегу речки. Рыбак — рыбаку:

— Есть такие умники, лопочут: рыба, она, мол, глупая, кинь ей червяка и бери… Балабонство! Вон он, лещ, таким стал, что его, может, только на сациви и обманешь — червяка не берет, гороха не берет, хлеба не берет. Ни белого, ни черного. Обожрался, не знаешь, с каким меню подступиться.

— На приваде да прикорме объелся.

— Истинно. Кругом только и слышно — дрр, фррр… Горох в реку валят, геркулес, макароны, пареную пшеницу. Подманывают, аппетит ему набивают. Так он кумекает! А голавль — у того глаза как телескопы, насквозь видит и не подпускает. Из космоса разве забросы делать.

— Может, рыбы меньше стало?

— Меньше, больше — кто знает? Говорят и так, и сяк, а кто считал? Вон же бьет на мелях, оказывает себя. Значит — имеется.

Заключает со вздохом:

— Нынче все умнеют… Кто как, всяк по-своему, а разума набираются. Дармовщинки безопасно ухватить тоже охотников развелось.

— Алешка Прилукин говорил — на днях одного обманул все же.

— Так на десять или двадцать один придурок всегда сыщется. Хоть и промеж нас тоже…

Замолкают. Один жует травинку, другой курит. Не клюет.

1979

ХОЗЯИН

На полпути между большим селом и районным городком, среди перелесков и всхолмленных полей в затейливых изгибах тянется ложбинка, течея с ниточкой воды. Но весне или после сильных дождей распахивается вольно, шумит в узостях, отражает березки и звезды на заводях, а в сухую пору пересыхает совсем. Ни рыбы в этой течее, ни головастиков, никому никакой пользы.

И вот, теперь уже года четыре тому, прибыл сюда откуда-то бобер. Что его привело, непонятно, и реки-то сносной поблизости нет, чем тут понравилось — тоже объяснить трудно. Однако ж решил поселиться, и не где-нибудь на покое, подальше от человеческого роения, а рядышком с межобластной асфальтовой трассой, где и глазу все открыто, и шум денно и нощно. Как составлял он планы свои, в какой последовательности и когда исполнял их, неизвестно, однако в скором времени неподалеку от выходного отверстия трубы, уложенной в полотно трассы для пропуска паводка, была построена им плотника, отчего в низине, заросшей хвощом и мелким лозняком, образовалось постоянное озерко площадью около гектара. Посредине озера появилась хатка — большая куча хвороста с каким-то в ней летним местожительством. А постоянную нору, с входом из воды, сделал он прямо в дорожной насыпи. Там, наверное, в основном и живет, там и зимует. Над его головой шипят легковушки, содрогают асфальт тяжелые грузовики, тарахтят тракторы — ничего, привык.

И стал местной достопримечательностью, новопроезжему всегда показывают — вот, мол, надо же! Много бобров извели по округе и продолжают изводить браконьеры — этого не трогают. Браконьерское-то дело тайное, воровское, а тут людно, глаза да глаза, и взять неспособно, и в злость люди войдут, доищутся.

Живет бобер, поживает. Свое дело знает, другим не мешает.

И вдруг случился у этой истории неожиданный поворот.