Там, впереди

Мы с Сашкой тоже работали — на жнитве сносили снопы, помогали укладывать в копны, на сенокосе специально сделанными маленькими, для подростков, граблями-недомерками ворошили и сгребали сено. Ободранные босые ноги кровоточили и нестерпимо чесались, рубахи промокали от пота, высыхая, коробились, сами мы становились черными от солнца. Вечером, когда возвращались, не было сил даже как следует выкупаться, понырять с припаромков в парную речную воду. Ужинали осоловелые, поклевывали носами, засыпали мгновенно, едва дотащившись до полатей. И удивлялись, когда мать будила на рассвете, — неужели ночь уже кончилась? Только легли…

Развязка же кроличьей истории наступила поздней осенью, когда убрались с огородами. Еще кое-где торчали рыжие стебли кукурузы со сломанными метелками, желтели лапчатые листья огурцов, подсыхали кучки картофельной ботвы, но волнистая от гряд земля уже была обнажена, просвечивали насквозь плетни, которые летом густо заплетались повиликой. Перед вечером все реже курился, стекал в лога синий дымок овинов — домолачивали, где не успели, яровые.

И на этой пятнистой, но посветлевшей и открытой земле, отработавшей свое и засыпающей, началась охота на кроликов. Их травили собаками, навешивали в лазах плетней рыболовные сети, разносили на клочья дробовиками, за ними, улюлюкая в забаву, гонялись с кольями, выдранными из плетней. Не знаю, сколько развелось их к осени, но за неделю не осталось ни одного. Исчез даже большой серый, который неизменно жил под стеной сарая в огороде и выходил посидеть на дорожке, ведущей к гумну, — то ли самому надоело, то ли загнали собаки.

В конце декабря, перед святками, когда, закончив свой промысел, ушли швецы, на селе появились две или три кроличьи шапки. А я и Сашка донашивали старые, овчинные…

1975

НАШ СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Страшные у нас бывают пурги — шумные, мохнатые, словно огромные диковинные звери, ворочаются они в роще, в поле, рыщут по задворкам, задевают лапами стрехи и стены, шуршат, шарят. В окошке, подернутом снежком и льдом, качаются сизые космы, в трубе подвывает то басовито — у-у-у! — то со всхлипами, как будто канючит малый ребенок. Не то что село, а и каждая хата запечатывается снегами, ни в луга по сено, ни в лес по дрова, даже улица пуста, ни подводы, ни прохожего. Женщины, отхлопотав с завтраком, жужжат прялками, у мужиков всего и дела, что задать корм скотине, а там хоть лапти ковыряй, хоть спать вались. Для нас, ребятишек, по такой поре не было ничего на свете уютнее и надежнее, чем печка, — и тепла, и прочна. Войте, шарьте там, сколько влезет, тут не достанете!

Много мы там высиживали и вылеживали с утра до ночи. А как сон себе меру знает, больше, чем требуется, его не возьмешь, то долгие часы проходили во всяких россказнях. Особенно досужим на выдумки был мой младший брат Сашка, он чаще всего и начинал. Охнет, словно чего испугался, насторожит внимание — чшш! — и начинает:

— Побег я к овину вчера, щеглов поглядеть, а там снежный человек стоит. Руки, ноги, шея — все из снега.

— Ну-у? — удивляемся мы.

— Ага.

— А дальше чего?

— Того… Гляжу на него, а он ладошкой махает, к себе зовет — иди сюда, иди сюда. Я ка-ак крутанулся на одной пятке и лататы.

— Чего?

— Чтоб сосульку из меня не сделал. Ему это запросто, раз дохнет — и готово. Потом к себе утянет.

— Куда?

— В логу он живет, под крутояром. В большом сугробе. Туда. У него там все ледяное — и лавки, и стол, и лежанка.

— Да ты ему зачем надобен?

— А я знаю? Может, скучно ему, побалакать не с кем, может, полы подметать, через лаз туда снегом порошит.

— Врешь ты, Сашка, — сомневались мы. — Может, кто снежную бабу скатал для баловства.

— От те крест! — божился Сашка, копируя взрослых. — Не баба, а настоящий человек, морозом дышит.

Нельзя сказать, чтобы мы верили Сашке, но когда утихала метель и западал ветер, по колени и по пояс увязая в сугробах, шли к овину смотреть снежного человека. И, конечно, ничего не находили, кроме обындевелых ракит и причудливых снежных наметов у плетня. Сашка более всех удивлялся и суетился, тыкал рукой в пустое место возле стожка соломы:

— Вот тут и стоял. Может, в лог ушел?

— Ты на глаза нам хомуты не вешай, следов-то нет.

— Метель зализала, — оправдывался Сашка. — Сами слыхали, как выла. По воду на реку не съездить, прогон завалило, а тут — следы…

Конечно, Сашка придумывал снежного человека. Книжек нет, сказки перерассказаны — чего и делать. Да вот поди ты, сколько лет прошло, ни в какие чудеса веры нет, а иногда так и представится — сельский зимний день, серо все вокруг от снега, голубовато, пересвистываются на бурьяне щеглы и снегири, растекается по огородам белый дымок из печных труб, пахнет свежим хлебом и щами. И у овина, возле стожка соломы, стоит снежный человек с настоящими руками и ногами, машет ладошкой — иди ко мне, иди. А потом топает к себе в лог, залазит в сугроб и спит на ледяной лежанке. И я так, кажется, и вижу тот сугроб, и даже снежная пыль вроде колышется над ним — от дыхания…

СНЕГИРИ

В детстве мы ловили снегирей.