Там, впереди

Много дождей и снегов прошумело с тех пор, и, закончив, я даже сам подумал: зачем написал это? Сашка, орденоносец с Хасана и командир танковой бригады на Демянском плацдарме, лежит под монументом в братской могиле в Старице, отец давно умер, старая мать в селе по вечерам сидит у телевизора и не любит вспоминать о прошлом. Так зачем же? Чтоб похвалить нынешнюю жизнь? Она и без того обойдется. Нет, из щемящей жалости к моим сверстникам, которых осталось — по пальцам счесть. Из зависти. С лавочки под тополями смотрю на ту же улицу — пришел автобус из города, чуть пропылил по асфальту, две женщины с ведрами толкуют о чем-то у водопроводной колонки через дорогу, шестнадцатилетний сын соседей идет с бамбуковой удочкой на рыбалку, а его десятилетний брат набивает синяки, пытаясь на проулке возле старого сада укротить взрослый велосипед. И все вдруг начинает затуманиваться у меня перед глазами, словно в том повинен дым сигареты, которую курю, и я вижу другие времена, слышу другие голоса, среди которых явствен голос еще молодой матери:

— И два ведра воды!..

1974

ПОД ЯБЛОНЕЙ

На чердаке под шиферной крышей днем форменная баня, даже дверь, в раме которой блещут зеленью заречные луга и леса, кажется нарисованной — ни малейшего от нее свежего дуновения. Вечером все по-другому — в той же рамке двери понизу отслаиваются туманы над озерами и протоками, размытый контур лесов лишь смутно обозначает горизонт, в небо, чем оно темнее, все больше насыпается звезд, сухой прогретый воздух разбавляется током прохлады. Кинув простыни и подушки на охапки свежего сена, дурманящего запахами, укладываемся спать — я и московский приятель, с которым вместе приехали в гости к моей матери. В поезде ночь была томительна, днем шатались на приволье, купались, и теперь кажется, что сама кровь, перекипевшая на жаре, остывает, движется медленнее, требует покоя. Я советую:

— В сны свои ныряй поскорее, потом долго не получится.

— С чего бы? Село, покой…

— Вот промедлишь — узнаешь…

Часам к девяти на асфальтовой трассе через село движение грузовиков, автобусов, легковушек, мотоциклов затихает. И людей, и гомона их поменьше — тянутся к телевизорам на программу «Время». Но в одиннадцатом часу, когда в клубе наискосок через дорогу кончается киносеанс, начинаются танцы. Оркестр самодеятельный, совхозный, но оснащен электрогитарами, саксофонами, электронными усилителями, исполнение считается наилучшим, если оно и наигромчайшее, — не то что по всему селу, а и в полях и лесах по округе никакой живности покоя нет. Для разгона исполняется два или три мелодичных опуса, а потом обваливается такой джазовый рок, шейк и всякое прочее, что хоть бы и в самом Нью-Йорке, так и там соответствовало бы новомодности. Клуб построен лет девять назад, большой, современный, бетон и стекло, с кинотеатром на пятьсот мест, танцзалом, комнатками для других занятий. Но ни спортинструктора, ни руководителей для драматического или технического кружков так и не нашлось, прижился только оркестр, возглавленный каким-то доброхотным городским варягом. Дотошный этот молодой человек с темными глазами навыкат и вислым носом над жидкими усиками одержим желанием получить первый приз на областном соревновании оркестров, об организации которого хлопочет годами, но при этом классическую музыку считает устаревшей, советскую мелодику пресной, пригодной разве что для «разгонов» и «прокладок» в программах, а единственным истинным богом, которому он поклоняется, как мусульманин аллаху, является «ритм». И так как энтузиазма у него не отберешь, чего частенько не скажешь о пропагандистах и лекторах, то и набрал он в оркестр небесталанных сельских ребят, и неплохо их обучает, и обращает в свою веру не только тех, кто, как говорят, уже и женихается, но и школьников старших классов…

Когда в положенный час оркестр грянул и показалось, что даже звезды в проеме двери стали приплясывать, мой приятель, уже придремавший, дернулся, сел, протирая глаза, выругался:

— Ну, шпарят! Это ж после такого оглушения заикаться станешь.

— Село, покой, — усмехнулся я.

— Прямо как в курортном ресторане. Хрен теперь уснешь! И откуда у них такой репертуар?

Я рассказал ему, как несколько лет назад, когда только начиналась мода мини, приехал я на побывку, глянул — все девчонки платья и юбки окорнали. Спрашивал — откуда свалилось? Отвечали — «С телевизора берем». И как было их в чем-либо упрекать, когда в одном из роскошных московских ресторанов официантки были одеты в русские национальные костюмы, но юбки при этом были так обрезаны соответственно моде, что, собственно, таковыми и называться вряд ли могли. Вот уже помесь французского с нижегородским! То же и с музыкой — и с телевизора, наверное, выборочно записывают, соответственно вкусу, и по радио, и обмены по знакомству. При современной технике хитро ли?

Приятель был любопытствующим, острым на суждения, но тут воздержался, — быть может, это лыко-мочало жевалось им не раз и в других обстоятельствах, — только поинтересовался:

— И когда же нам спать дадут?