Там за Гиндукушем

Калинин колебался. Его «рыба» весь вечер ходила вокруг крючка с наживкой. То трогала наживку, то уходила от неё, возвращалась, но никак не решалась заглотнуть червячка – три тысячи туманов золотом! Однако, тоже метафора неудачна. Кудашев не рыба. Уйдёт, будет думать. Придётся ему заявлять, что сегодняшний разговор – простая проверка на верность Отчизне. Не поможет. Группа разваливается на глазах. В первом квартирмейстерстве после провала не удержаться. Лечить больных туземцев осточертело. Застрелиться, что ли?

Кудашев повернулся к Калинину:

– Хорошо, что сказали про мою жену. Я никогда на её платья внимания не обращал. Только глаза её видел. Спасибо. Я стал умнее! Идёте спать?

Калинин решился:

– Возьмёте золото?

Кудашев ответил:

– Я принимаю на себя только такой груз, какой смогу поднять. Какой смысл брать деньги, если объектом акции будет объявлен Вильгельм Хоэнцоллерн?! Резонно, нет?

– Резонно. Мне не нужна смерть кайзера. Сегодня ночью ты убьёшь Карасакала. Спишем труп на моего хазарейца. Я прокачал ситуацию. Есть возможность вступить в правообладание каравансараями моему человеку. Теперь понятно? – Калинин говорил, уже не понижая голоса. Вытирал холодный пот со лба.

Кудашев тоже развязке порадовался. Голова болеть перестала. Холодный ветерок остудил. Ответил Калинину:

– Спасибо вам, Сергей Никитич. Порадовали. Я как в синема побывал. Изнутри почувствовал все прелести жизни наемного убийцы!

Сменил тон:

– Одному поражаюсь, как вас, господин подполковник в Маньчжурии не раскусили. Больно ловки. Бог с ними, с вашими фантазиями. Если до Карасакала донести, только он им и обрадуется. Это мне не интересно. Жаль, работа не сложилась. Полагаю, наши разногласия в принципиальных вопросах исполнения задач операции должны стать предметом расследования в первом квартирмейстерстве Главного Управления Генерального Штаба. Я найду способ, минуя вас, моего прямого начальника, передать лично в руки Николая Августовича Монкевица мой рапорт! Объяснения по рапорту готов буду дать в Санкт-Петербурге при личном присутствии. Решат, что виновен – пойду под суд. Под военный суд, Калинин, а не под твой самосуд!

Калинин скрипнул зубами. Было видно, он в ярости. Левой рукой изо всей силы сжимает свой дервишеский сучковатый посох. Правой – тщетно пытается расстегнуть на халате, туго в талии перепоясанного шёлковым платком, несуществующие пуговицы.

– Не будь глупцом, Кудашев! Забыл? Мы не в России. Я тебе не статский столоначальник из ведомства призрения увечных и убогих, не вестовой для своих подчинённых. Проблемы кадровые в полевых условиях загранкомандировок решаю самостоятельно и оперативно!

Наконец, Калинин сунул правую руку за пазуху.

Кудашев знал, что последует за этим.

Калинин рывком вынул из-за пазухи «Веблей», но выстрелить в Кудашева не успел.

За спиной Калинина бесшумно появился Войтинский. Правой рукой успел перехватить в запястье руку Калинина, и в локте своей левой руки сжать его горло.

Через минуту обезоруженный Калинин был связан, доставлен в дом и посажен на ковёр в углу комнаты.

Кудашев глянул на свой английский морской хронометр. Два часа после полуночи. Похоже, совещание начнётся задолго до рассвета. Снова собрались в полном составе – Кудашев, Войтинский, Карасакал. Пришёл и хазареец Асфандиёр. Карасакал начал допрос с него. Говорили на фарси. Карасакал спрашивал, хазареец отвечал. Кроме Войтинского, присутствующие понимали, о чём идёт речь. Войтинский догадывался. Хазареец держался спокойно, достойно. Не отпирался, не лгал. Действительно, был в Ширазе, исполняя заказ Калинина, разыскивал Караджа-батыра. Нашёл. Привёз к нему Калинина. Был уверен, что везёт друга к другу!

Друга к другу?! Карасакал хотел ударить связанного Калинина сапогом в лицо. Войтинский успел прикрыть Калинина своим бедром. Получил не слабый удар.

– Может, Калина и тебе друг, хазареец? Иди, можешь обнять друга, который приказал Кудаш-беку сначалу убить меня, а потом свалить убийство русского офицера на хазарейца! Я сам слышал! Не разучился понимать русский. Войт свидетель!

Кудашев взялся за голову. Вот скандал, так скандал. Всё тайное стало явным. Пусть даже в отношении одной тёмной личности – афганца – одинокого волка! Что ж теперь ещё и с ним делать?!

– Я верю вам, – Асфандиёр был невозмутим. – Я никогда не доверял табибу. Я просто отработал его заказ. Никого не обманул, не обокрал, не убил. Пострадал сам. Иса Муслим-табиб Родоси ещё не расплатился со мной. Я получу мои деньги и забуду о нём. Ваши с ним беды – не моё дело. Найду себе другую работу. Я ни с кем не ссорюсь. И не помню вчерашний день. Только тот воин живёт долго, у кого нет длинной памяти.

Хазареец поднял вверх открытую ладонь:

– Клянусь бородой Пророка. Бог Велик!

Кудашев подошёл к Калинину:

– Сколько ты должен своему проводнику?

– Сто пятьдесят туманов. Отдайте ему. В моём хурджуне кожаный мешочек. Пересчитайте.

– Сто пятьдесят туманов? – переспросил Кудашев. – Щедро. На эти деньги стадо верблюдов купить можно!

– Я не жмусь в дележе. Ты прогадал, Кудашев. Могли бы работать вместе. Были бы богаты.