Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Другим видом танатологических персонажей, восходящим к мифологии и фольклору, являются мертвецы как действующие лица. Не случайно в русском языке слово «мертвец» по грамматическим показателям является одушевленным (совпадают его винительный и родительный падежи): это явный отголосок древних представлений о способности умершего действовать и показываться в мире живых. В архаических обществах между миром живых и миром мертвых «не ощущалось непроходимой пропасти» [Гуревич А. 1992: 13]. Ф. Арьес считает этот феномен одним из ключевых параметров ментальной модели «смерть прирученная», при которой «конец жизни никогда не совпадает с физической смертью человека», и «продолжение существования после смерти есть в сущности ожидание, протекающее в мире и покое», в раннем христианстве – ожидание воскрешения из мертвого сна, который, однако, может быть нарушен по различным причинам: «из-за собственного нечестия человека в его прошлой жизни, неловкости или коварного недоброжелательства живых или действия темных сил природы»; и тогда «мертвые не спят, а блуждают и являются живущим в виде призраков» [Арьес 1992: 497–498].

Частые враждебные действия между племенами, убийство инородцев, слабая психологическая (идеологическая) подготовка воинов привели в итоге к некрофобии, которая свойственна человечеству до сих пор, хотя приобрела и другие, например гигиенические, основания. Существует гипотеза о том, что ужас перед мертвецом – «исторически самый ранний из источников иррационального (т. е. не вызванного прямой физической угрозой) страха, рожденных культурой» [Назаретян 2002: 74]. Данная боязнь была связана также с культом предков, точнее, с риском неправильного исполнения этого культа. Хорошим считался «успокоившийся» мертвец, состояние которого зависело от правильных ритуальных действий его врага или потомка. Встреча с ожившим трупом воспринималось в основном негативно, так как являлась признаком плохого обращения с покойником, а следовательно, мести с его стороны.

Некоторые исследователи считают это представление определяющим в развитии человечества: оно породило табу на убийство, ограничило смертоносные конфликты и обеспечило сохранение генофонда[71]. С некрофобией связывается и появление компенсаторной, духовной культуры – воображения и веры в иррациональное [Назаретян 2002: 81]. Для современного человека кажется очевидным, что образ мертвеца находится в области воображаемого и ирреального; к тому же встреча с покойником часто происходит во сне. Вероятно, рефлексия об этом «разбудила» в индивиде осознание и собственной смертности.

И все-таки нельзя утверждать, что образ мертвеца воспринимается исключительно негативно и с боязнью[72]. Чувство надежды наполняет мифы о возвращении некоторых персонажей из мира мертвых в мир живых. Сизиф это делает сам, перехитрив Танатоса, Эвридика почти достигает выхода / входа благодаря Орфею. Оживление мертвеца в мифологии – обсуждаемый и иногда решаемый вопрос, символизирующий перерождение природы (Осирис) или просто-напросто смену сезона (Персефона / Прозерпина, Бальдр). Конечно, это сверхъестественное событие, доступное, как правило, только богам или героям. Однако в религиозных системах – индуизме и буддизме – воскрешение становится шансом для простого человека достичь новой ступени самосовершенствования и в итоге попасть в нирвану. В христианстве, как уже отмечалось выше, восстание всех мертвых считается последним грядущим событием мировой истории; воскрешение Христа и Лазаря не устрашает верующих, а дает им надежду на преодоление смерти. Примечательно, что данная идея заинтересовала философов и ученых, в частности Н. Федорова, который в своей «Философии общего дела», безусловно, в позитивном ключе рассматривал возможность оживления всех предков и заселения ими космического пространства, «собирания рассеянного праха» и «совокупления его в тела» [Федоров 1995,1: 409].

Являющийся мертвец может быть и «волшебным помощником» в земных делах. Хитроумный Одиссей в поэме Гомера вызывает дух прорицателя Тиресия, чтобы спросить у него совета [Гомер, «Одиссея», XI, 90–151]. Умерших предков по презумпции защищали те земли, в которых они покоились, и тех потомков, которые их должным образом почитали. В древнерусской литературе в такой роли выступают почившие святые: первые канонизированные князья Борис и Глеб являются в «Житии Александра Невского» дозорному Пелгую перед победой в Невской битве, в «Сказании о Мамаевом побоище» – разбойнику Фоме Кацибею перед победой в Куликовской битве. Покойники как «волшебные помощники» используются и в современной массовой литературе, ориентированной на подростковую аудиторию: погибшие родители Гарри Поттера в романах Дж. К. Роулинг постоянно являются сыну, поддерживая его в трудных ситуациях; мертвые, искупая свою вину, помогают стороне добра в романе Дж. P. Р. Толкина «Возвращение короля» из трилогии «Властелин колец».