В рассказах Л. Андреева инверсия комического и трагического / драматического связана с мотивом несовершенного самоубийства. Мы уже писали о возможном избавлении от суицида в «Рассказе о Сергее Петровиче», которое не состоялось именно из-за страха главного персонажа перед насмешкой. В более раннем тексте Л. Андреева «Нас двое» Наталья Михайловна получает письмо о том, что «Константин Семенов Савицкий покончил с собой и в настоящую минуту, взрезанный по всем правилам медицинско-полицейского искусства, лежит на грязном анатомическом столе…» [Андреев 2007: 262]. Причиной самоубийства молодой человек называет любовь к девушке. Савицкий предполагает, что его очередное обещание убить себя она воспримет «без всякого страха», хотя оно является «отражением постоянных дум о смерти». В нем живут два существа: «“Я” – нечто достойное, возвышенное; я – человек в чистом виде, без органических примесей. “Он” – тоже человек, но возмутительный, грязный, полый, скверный; он – органическая примесь к чистому человеку» [Там же: 264]. Противоречие между этими существами разрешается только в любви к Наталье Михайловне и в ее самом высшем проявлении – самоубийстве. Однако Савицкий является живым и невредимым сразу после того, как девушка прочитала письмо, признаваясь в неспособности убить себя. Суицид как осознанное доказательство и высшее проявление любви теряет свою экзистенциальную нагрузку, происходит профанация его символического смысла. Девушка, уже почувствовавшая в себе любовь к мертвецу, смеется над живым. Смех, как в «Рассказе о Сергее Петровиче» или «Мысли» Л. Андреева, «Человеке в футляре» А. Чехова, оказывает уничтожающее воздействие на человека: Савицкий на самом деле заканчивает жизнь самоубийством.
Инверсию комического в трагическое / драматическое можно наблюдать и в пьесе А. Вампилова «Утиная охота», где тоже присутствует мотив несовершенного самоубийства. Пьеса начинается с шутки друзей Зилова, пославших ему похоронный венок с надписью «Незабвенному безвременно сгоревшему на работе Зилову Виктору Александровичу от безутешных друзей» [Вампилов 1999: 172]. Главный персонаж смеется, но, как отмечается в ремарке, «недолго и без особого веселья». Вся жизнь Зилова, его поступки лишены цели и смысла и не приносят окружающим ничего хорошего. И все же, несмотря на низменные черты в характере персонажа, он подвержен не сатирическому обличению, а сочувствию. Это пример советского человека, лишенного творческого пространства и замкнутого в повседневных производственных и семейных заботах, из круга которых он может вырваться только во время утиной охоты, преднамеренно лишенной трофеев. Череда воспоминаний Зилова завершается попыткой самоубийства: шутка с похоронным венком ставит под сомнение его отношения с друзьями. Однако главный персонаж, испытывая потрясение, возвращается в свой круг жизни, в котором заперты и близкие ему люди.
Шутка с венком из пьесы А. Вампилова – пример столкновения комического и трагического / драматического, которое является характерной чертой так называемого
Истоком использования черного юмора в художественной литературе, очевидно, является городской фольклор, в частности анекдоты, «страшные истории» и короткие стихотворения, которые способны формировать целые серии и, значит, ожидания читателей / слушателей. На современных Интернет-порталах (www.darkfun.net, www. black-humour.ru) можно найти множество таких анонимных произведений, наиболее известным из которых является комплекс текстов о «маленьком мальчике». Приведем наиболее «безобидный» из них:
Юмористическое в подобных текстах обусловлено различными устойчивыми приемами: фантастическим (абсурдным) характером событий, формульной композицией (две строки – находка мальчика, две строки – ее последствия), традиционным четырехстопным дактилем, узнаваемыми героями, разговорной (часто просторечной или бранной) лексикой.