Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Услышав о воскресении, к Елеазару приходят разные люди, и все они покидают мрачный дом совсем другими. Те, кто после визита к воскресшему «имеют охоту говорить» (проблема изобразимости!), так передают свои ощущения:

Все предметы, видимые глазом и осязаемые руками, становились пусты, легки и прозрачны (…); ибо та великая тьма, что объемлет все мироздание, не рассеивалась ни солнцем, ни луною, ни звездами, а безграничным черным покровом одевала землю, как мать, обнимала ее; во все тела проникала она, в железо и камень, и одиноки становились частицы тела, потерявшие связь… [Там же: 198].

После встречи с Елеазаром скульптор Аврелий создает безобразные произведения; навсегда кончается радость у «веселого пьяницы»: радостные грезы, «что дает вино», сменяют «страшные сны»; прекрасная любовь юноши и девушки становится похожей на «надмогильные кипарисы», они чувствуют себя «дважды рабами» – «требовательной жизни» и «грозно молчащего Ничто»; гордый мудрец больше не может думать, так как «исчезла грань между ведением и неведением, между правдой и ложью, между верхом и низом, и в пустоте повисла его бесформенная мысль» [Андреев 1990, II: 204]. Император Август выдерживает взгляд ожившего мертвеца, вспомнив о своем долге перед народом, но встреча с олицетворенной смертью не проходит бесследно и для него: «Но минутами застывала в воздухе поднятая рука и тусклый блеск заменял яркое сияние его орлиных глаз – то ужас ледяной волною пробегал у ног его» [Там же: 208].

В итоге Елеазару выжигают глаза и изгоняют из мира людей. Л. Андреев аллегорично пишет об изгнании самой смерти из жизненного дискурса, и когда человек неожиданно встречается с ней, то не в силах воспринимать ее без ужаса.

Фантастическое, необъяснимое вызывает страх, если оно становится причиной смерти персонажа. В «Шагреневой коже» О. де Бальзака и «Портрете Дориана Грея» О. Уайльда чудесным образом жизнь главных действующих лиц, Рафаэля де Валантена и Грея, связывается с кусочком кожи и портретом. Эта зависимость поначалу кажется персонажам положительной: Валантен отказывается от самоубийства, становится богатым, Грей замечает, что картина стареет вместо него. Однако на самом деле данная связь оказывается ужасной. Рафаэль умирает молодым, исчерпав возможности шагрени, вероятно, на пике счастья с Полиной. Страшную судьбу Дориана осознает Бэзил Холлуорд, создатель портрета; сам же Грей погибает, уничтожая предмет, визуализирующий его совесть, омраченную преступлениями.

Реализм и модернизм, несмотря на разность методов, сошлись в одном – ужасен человек, приносящий смерть другим. «Нравственный» ужас наполняет романы Ф. Достоевского: это реакция на преступления Раскольникова, Свидригайлова, Смердякова, Верховенского, Рогожина. Такие же проблемы разрабатывает и литература о войне, например эссе В. Тендрякова «Люди или нелюди», один из эпизодов в котором посвящен судьбе немецкого пленного Вилли [Тендряков 1990: 517–522], или о тоталитарных режимах («Щепка» В. Зазубрина).

Как мы уже отмечали, ужасное, в том числе связанные с ним танатологические мотивы, активно эксплуатируется современной массовой литературой. Кроме Э. Райс и С. Майер, романы ужасов создают С. Кинг («Сияние»), А. Левин («Ребенок Розмари»), К. Баркер («Восставший из ада») и др. Их популярности способствуют различные факторы, психологические и экономические: потребность в острых ощущениях, которых не хватает в относительно безопасном мире; возможность наблюдать за чужой смертью, осознавая свою отстраненность от нее; растиражированность и экранизация большинства этих произведений. В текстах данных авторов используются традиционные и новаторские приемы изображения ужасного: фольклорные образы нечистой силы (дьявола, колдунов, ведьм, вампиров, оживающих мертвецов и пр.), мотив безумия человека, фантастические персонажи инопланетного происхождения. Необходимым условием аттрактивности этих произведений, безусловно, является танатологическое напряжение, мотив ужасной, необычной смерти персонажа, а иногда – и мотив угрозы всему человечеству, проблемы эсхатологического характера.

Таким образом, ужасное как модус художественности не только стало приметой многих эстетических парадигм, но и, подобно трагическому или элегическому, привело к созданию и функционированию специфических жанров – «готического» романа, романа ужасов, рассказа ужасов и пр. И во многом стабильность интереса к данному феномену отражает архетипический страх человека перед смертью, ее неосвоенностью, непроницаемостью для разума.

* * *