Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Указанные концептуальные особенности творческого сознания писателя также оказывают влияние на поэтику его произведений. Смерть в той же книге «Темные аллеи», которая уже подвергалась нашему анализу (см. 3.2), практически никогда не вызывает рефлексии: она представлена как случай, с эстетической точки зрения – как финальный прием. И. Бунин может долго описывать чувства героев, их взаимоотношения, их историю, но даже абзацным отступом (как в «Натали») может подчеркнуть их внезапную гибель, за которой нет больше ничего: ни событий, ни описания, даже на уровне текста. Персонажи в «Темных аллеях» зачастую удалены от смерти, постигая ее не через личный опыт. Писатель словно опасается показывать прямое столкновение со смертью, чем создает не только ощущение внезапности, но и некой опосредованности в восприятии. В произведениях И. Бунина, в отличие от И. Тургенева, танатологический страх не вербализован, но угадывается в поэтике текстов, подтверждается источниками личного происхождения[153].

Реакцией на танатологический «тупик» становились тексты с иррациональными элементами, опирающиеся на легенды, притчи, фантастические происшествия. В «Призраках» И. Тургенева репрезентируется сама смерть, прежде казавшаяся неизобразимой:

Кто ты, что ты, грозная масса? Под ее веянием – я это видел, я это чувствовал – все уничтожалось, все немело… Гнилым, тлетворным холодком несло от нее – от этого холодка тошнило на сердце и в глазах темнело и волосы вставали дыбом. Это сила шла; та сила, которой нет сопротивления, которой все подвластно, которая без зрения, без образа, без смысла – все видит, все знает, и как хищная птица выбирает свои жертвы, как змея их давит и лижет своим мерзлым жалом…

– Эллис! Эллис – закричал я как исступленный. – Это смерть! Сама смерть! [Тургенев 1960, IХ: 107]

Танатологические элементы связаны с категорией ужасного и в некоторых других «таинственных» повестях И. Тургенева: «Рассказе отца Алексея», «Сне», «Песне торжествующей любви». В них актуализируются романтические мотивы тайны, оживления мертвеца и др. В художественную танатологию И. Тургенева не вписывается лишь его последнее произведение – «После смерти (Клара Милич)», где Аратов в погоне за призраком девушки, покончившей с собой, не боится грядущей кончины:

Умереть – так умереть. Смерть теперь не страшит меня нисколько. Уничтожить она меня ведь не может? Напротив, только так и там я буду счастлив… как не был счастлив в жизни, как и она не была… [Тургенев 1960, XIII: 132].

Иррационалистические эксперименты в позднем творчестве И. Тургенева – признак модернистских тенденций. Они позволяют заглянуть за пределы «стены» смерти, которая, однако, и в русле фантастического может остаться непроницаемой, как в рассказе Л. Андреева «Елеазар», названном М. Горьким «лучшим из всего, что было написано о смерти во всемирной литературе» [Литературное наследство 1965: 280].

Главный персонаж произведения «вышел из могилы, где три дня и три ночи находился он под загадочною властию смерти» [Андреев 1990, II: 192]. Его сопровождает трупный запах и вид мертвеца, изменился и «нрав» Елеазара: прежде веселый и беззаботный, он стал серьезен и молчалив. Тем не менее первое время люди поражены чудом и не задумываются об изменениях, произошедших с главным персонажем. И лишь на третий день кто-то неосторожно задает вопрос: «Отчего ты не расскажешь нам, Елеазар, что было там?» С этого момента воскресший оказывает неизгладимое впечатление на окружающих:

С тех пор многие испытали губительную силу его взора, но ни те, кто был ею сломлен навсегда, ни те, кто в самых первоисточниках жизни столь же таинственной, как и смерть, нашел волю к сопротивлению, – никогда не могли объяснить ужасного, что недвижимо лежало в глубине черных зрачков его [Там же: 194].