Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Известный литературовед Л. Колобаева видит «в разных типах отношений к смерти некие градации ценности личности», например: «трагикомические усилия тренированной воли – перехитрить, усыпить тело – и мучительное раздвоение сознания, вместившего “сразу… и жизнь и смерть” (Сергей Головин); холодное спокойствие усталости от жизни, от затаенного презрения к людям (Вернер вначале); привычное умение жить заботами о других, о товарищах, растворенность в них, материнское начало, способное отрешиться от смерти (Таня Ковальчук); наконец, романтическое подвижничество, готовность пострадать, жертвенность, самозабвенная вера в “молодое человечество” (Муся и Вернер после перелома)» [Колобаева 1990: 128–129].

На наш взгляд, это суждение нужно уточнить. Персонажи с пониманием относятся к тому, что некоторые из них забывают о соблюдении человеческого достоинства. Цыганок просит Каширина «не стыдиться» своего страха. В расположении персонажей нет внутренней закономерности – например, в зависимости от степени ужаса. Понятие о сохранении личности, безусловно, косвенно присутствует в произведении, но в рассказе больше описания, чем рассуждения, больше вопросов, чем выводов. Авторская позиция здесь отходит на второй план, говорят в основном сами персонажи. Танатологическая рефлексия придает образу смерти несколько означаемых. Для министра – это возможность, пугающая «до смерти» знанием о ней; для Янсона и Цыганка – сила, разрушающая обыденное сознание, ставящая человека в тупик; для Тани Ковальчук – гибель для других, но не для себя; для Муси – мученический переход к светлому бессмертию; для Сергея Головина – тайна, которую нельзя понять, но необходимо принять как неизбежный закон бытия; для Василия Каширина – избавление от мира кукол, лишающих человека свободы; для Вернера – очищение от грязи жизни, переход к вселенской любви.

Это многообразие позиций, особая форма повествования позволяют говорить о преемственности рассказа Л. Андреева по отношению к произведениям Ф. Достоевского. Именно поэтому вслед за М. Бахтиным, обозначим изученное явление термином «полифония» [Бахтин 1972: 7]. Танатологическая полифония является характерной чертой «Рассказа о семи повешенных», определяет его содержание и влияет на его поэтику. Вместе с тем если у Ф. Достоевского полифония способствует размышлению об этических проблемах жизни, то для персонажей Л. Андреева нравственного выбора нет. Они не раскаиваются в своих поступках (терроризме, преступлениях), обращаясь в своих мыслях к чисто онтологической проблеме предопределенности казни и таинственности смерти. Даже крестьянин не принимает кончину по-толстовски «просто», – перед нами люди общества модерна, в большинстве своем упирающиеся в танатологический «тупик».

2.2. Танатологическая архетшшка и мифопоэтика

Кроме эксплицитно выраженного содержания, в произведении присутствует и так называемая «латентная» семантика. Эта гипотеза принадлежит, прежде всего, психоаналитическому, архетипическому и мифопоэтическому подходам, в рамках которых ставится под сомнение «прозрачность» смыслов и производится поиск тех значений, которые могут выражаться в тексте бессознательно.