Танец с Фредом Астером

Трудно сказать, кто из них, она или През, больший забавник и кто меланхоличнее. В них чувствуется невесомость людей, познавших худшее. Он изъясняется загадками… Изволь ломать голову! Леди Вайолет – так он зовет свой саксофон. Вообще, для него «Леди» – все, кого он любит, будь то женщины, мужчины, собаки. «Леди Дей», Леди День, – так он зовет Билли. Говорят, он никогда не сердится. Он играет на саксофоне так же, как гладит клетчатый чехол своей фляжки с бурбоном, как говорит, как ходит, садится, закидывает ногу на ногу, плавно, вне закона всемирного тяготения, так, будто мир сделан из хрупкого хрусталя.

– Эй, През… Я тебе не рассказывала про придурка-шерифа в Кентукки? Когда я пела с Арти?

– Айви Дайви, Леди Шехерезада, мой слух внемлет твоей тысяче и одной ночи…

– Это было средь бела дня, дружище! Дуболом меня не хотел. Не хотел чернокожую. Но он знал, что без меня не будет и Арти. Арти – величайший в мире зануда, но черный ли, белый, зеленый – ему плевать, лишь бы хорошая музыка. Так что или я, или никто. Этот козел собрал полный зал. Я видела по его тупой роже, что ему до смерти хочется вышвырнуть меня и обозвать сам знаешь как. И знаешь что?

– Eenie, meenie, moh, – напел Лестер. – Catch a nigger by the toe, if he hollers, let him go[117].

– Я поспорила на доллар со всеми ребятами из оркестра, что он не сможет удержаться. И вот шоу начинается… Дуболом развалился в первом ряду. Я пою. Одну песню. Вторую. Третью. Думаю про себя: черт, из-за этого ублюдка я проиграю пари! Это сколько ж долларов потеряю по его милости… Четвертая песня. Встаю прямо перед его носом и нашептываю ему: «Any old time you want me, I’ll be yours…»[118] Кокетничаю перед микрофоном, делаю медоточивые глаза… Мой шериф весь взмок, рожа что твой арбуз… И прорвало его! Вышел родимый из себя, вскочил с кресла! Я выиграла! Он как заорет на меня: «Прекрати сейчас же, черномазая!» Трижды повторил. Трижды! А сам был… красный.

Она откинула голову и задорно расхохоталась, обнажив мелкие зубы.

– На выходе каждый музыкант раскошелился на доллар, и я сорвала куш, През! Их было много в биг-бэнде Арти Шоу.

Она смеялась. И мы смеялись вместе с ней, Розетта. Но как тут не ужаснуться? Как эта большая страна допускает, чтобы мисс Холидей и все такие, как она, красивые, знаменитые, ходили через служебный вход, а не через ярко освещенный холл? Поднимались на грузовом лифте вместе с корзинами овощей, а не в кабинах, отделанных золотом и хрусталем? Как может эта великая демократия находить естественным, что человек с черной кожей не может жить в одном отеле с белым и есть в одном ресторане?

– А ведь моей заслуги, ребята, в этом никакой. Мы были в Кентукки. Эти штаты, близкие к Югу, хуже самого Юга. Юг по сравнению с ними – оперетка. А эти почти-южане хотят быть святее папы римского. Прицци? Джо Эйфелева Башня допил свой лимонад и что-то загрустил. Принеси-ка ему заколдованного томатного сока.

Леди стиснула его руку, и Джослин понял: она догадалась, что он чувствовал.

– Он же француз, французы пьют всё.