Он правильно сделал, что не стал откладывать поцелуй, потому что, почистив зубы, забрался в кровать и закрыл глаза. Через полтакта он уже спал.
Святой Валентин, святой Патрик…
(All the saints go marchin’ in)[120]
17. Softly, as in a morning sunrise[121]
Фотография занимала всю первую полосу «Нью-Йорк Хедлайнер».
С той минуты, когда Нед, продавец газет, оставил ее на крыльце, миссис Мерл смотрела на снимок со смесью испуга и недоверия, как восьмая жена Синей Бороды на пороге запретной комнаты. Масштаб катаклизма был таков, что она сочла нужным позвать Артемисию. Та с неохотой покинула свои пенаты и в компенсацию поклевывала стоявшее на столе медовое печенье.
– Манхэттен! Как, черт возьми, вас угораздило? – в тринадцатый раз простонала миссис Мерл.
– Нас сфотографировали без нашего ведома.
– Так ты знаешь Стайнера? – спросила ошеломленная Шик. – Настолько, чтобы идти с ним под руку? В газете? И ты молчала?
Манхэттен возилась с кофейником. На фотографию она едва взглянула. За окном, в садике, Силас приколачивал на аллее крестовины для будущих розовых побегов. Огден, сидя рядом на корточках, подавал ему рейки и болты, сосредоточенно следя за каждым его движением.
– Всем известно, что этот мистер Стайнер дружит с коммунистами. Если не сам коммунист.
– Это слухи, миссис Мерл, – терпеливо отвечала Манхэттен. – Обычные сплетни. Ули не коммунист.
– Ули? – округлила губки Шик, алчно блеснув глазами. – Так ты его знаешь
– Отстань от нее, – одернула ее Урсула, неотрывно глядя поверх чашки в окно.
Хэдли дружеским жестом подвинула Манхэттен сахарницу.
– Какова наглость! – кипятилась миссис Мерл. – Так подвести бедного Вона Кросби! Прервать передачу! На глазах у тысяч зрителей. Мы могли бы своими глазами увидеть, что там произошло, если бы у нас был телевизор, – добавила она и пристально посмотрела на сестру, которая так же пристально смотрела на печенье.
– Этот мед старше нас с тобой вместе взятых, – отметила Артемисия. – Мне тоже случалось попадать в газеты. В первый раз это было, когда я искупалась на три четверти голой в бассейне с кувшинками в «Ритце» в компании самой Зельды. Я о Зельде Фицджеральд, конечно, о ком же еще? У нас были клементины на поясе и бананы на…
–
– А ведь ей-богу, как раз лучшим. Я была счастлива. Мы веселились как безумные, откуда тебе знать, тебя бы туда и посмотреть не пустили. Другой раз меня щелкнули, когда полиция нагрянула в «Эл Фей Клуб»,
Миссис Мерл с мукой на лице замахала рукой, призывая ее замолчать. Она была близка к обмороку.
– Какая пагубная случайность занесла вас на страницу «Хедлайнера», Манхэттен? Это ведь случайность, правда? А кто… кто это создание с прической под мальчика?
Уиллоуби на снимке стояла слева. Манхэттен справа. Между ними Ули. Удивительное трио моргало, как выманенные из норки мыши в слепящем свете фар грузовика-рефрижератора. Рубену повезло оказаться лишь расплывчатым пятном на заднем плане.
– Такую прическу называют «порыв ветра», – любезно подсказала Шик.
– И правда, заметно, что над ней потрудился ветер, а не парикмахер, – ответила хозяйка с язвительной ноткой.
– Уиллоуби – личная костюмерша мистера Стайнера.
– Ты танцуешь в спектакле, Манхэттен? – простодушно спросила Эчика. – Я что-то не помню музыкальных номеров в «Доброй ночи, Басси…»
– Их и нет! – отрезала Манхэттен с отчаянным желанием уйти и хлопнуть дверью. – Так что я не танцую.
– Если я правильно поняла, – сказала миссис Мерл, – вы работаете на эту… миссис Уиллоуби. А мы-то думали, что вы танцовщица в…
– Я знала когда-то одного Уиллоуби, – перебила ее Артемисия мечтательно. – Хэмиш Эверетт Уиллоуби. Самая изящная стопа в Нью-Йорке… Это редкость у мужчин – красивая стопа.