Танец с Фредом Астером

Пейдж повернулась на сто восемьдесят градусов.

– О… Привет!

– Так сегодня ты меня узнала.

Бад окутал ее своей бархатной улыбкой.

– Меа кульпа[124] за прошлый раз, – сказала она, смеясь. – Не узнать вундеркинда, по которому сходит с ума весь Бродвей, было непростительно. Я не видела твой «Трамвай „Желание“», но я приметила тебя еще в роли джи-ая в «Траклайн Кафе». Овация после твоего монолога… это была фантастика.

Она умолчала о том, что подружки из «Джибуле», хоть и тоже приметили на сцене красивого сумрачного джи-ая, потом никак не могли вспомнить его такое необычное имя. Брандон Марло? Барро? Барто? Уменьшительное Бад было примитивным, зато удобным.

– Меа кульпа принимается, – промурлыкал он, легко коснувшись шарфика девушки. – Но мне очень хочется потанцевать с тобой. Я иду в «Палладиум» в среду. Это будет моя последняя нью-йоркская гастроль перед долгим перерывом.

– Анна мне говорила. Ты уезжаешь в Лос-Анджелес? Сниматься?

– Обожаю, когда девушки с чарующим смехом говорят обо мне в мое отсутствие, – сказал он, проигнорировав вопрос.

Не меняя расслабленной позы, он ощупывал ее взглядом из-под густых бровей. В одной статье в «Бродвей спот» Эддисон написал о его «поразительной плотской силе под маской кошачьей лености». Эддисон умел найти самую сердцевину слов.

– В среду, – повторил Бад этим только ему свойственным говорком – казалось, слоги, перемежаемые вздохами, с неохотой падали с его губ. – Это у них лучший день. Я буду ждать тебя. В «Палладиуме».

Пейдж заметила Лестера Лэнга, который вышел из аудитории и направлялся к ним. Она смутилась. Ей полагалось уже быть на занятиях.

– Добрый день, мисс Гиббс. Привет, Бад.

Что-то мелькнуло в глазах преподавателя, когда он перевел взгляд с Пейдж на Бада, с Бада на Пейдж, и она зарделась, сама не зная почему.

– Мы скоро увидим тебя в фильме Гэджа? – воскликнул он, крепко хлопнув Бада по плечу. – Ты счастливчик, старина.

Впервые она увидела у него такое лицо. Золотистые глаза заблестели, смягчился жесткий взгляд. Бад оперся о стену, выставив вперед бедро.

– Брось, – фыркнул он. – Тебе-то светит Куба. Тоже неплохо. Ты едешь с Ли и его «Большим ножом»?

Лестер, не убирая руки с лопатки Бада, отмахнулся другой – прямо-таки сама скромность и простота.

– Мистеру Страсбергу не нужен ни я, ни кто другой. Он всего лишь доверил мне дополнительную программу. Я везу коротенькую пьесу с моей группой.

Пейдж тотчас навострила уши.

С моей группой. Ее группой. Лестер три недели репетировал с ними «Лотерею», одноактную пьесу, написанную студентом с отделения драматургов на основе новеллы Ширли Джексон, которая наделала много шума, появившись несколько месяцев назад в «Нью-Йоркере». Курс по очереди исполнял все роли. По рукам побежали мурашки. Неужели Лестер планирует вывести их на сцену в первой части шоу Страсберга? В одной программе с «Большим ножом», новой и с таким нетерпением ожидавшейся пьесой Клиффорда Одетса?.. С Джоном Гарфилдом в главной роли! О, и… на Кубе?

– С некоторыми из моих учеников. Не со всеми, – уточнил Лестер, бросив при этом на Пейдж такой острый, такой пронзительный взгляд, что она, казалось, услышала свист стрелы. – Они будут играть по несколько ролей. Взять с собой весь курс я не могу.

– А куда денутся остальные? – осведомился Бад, перенеся тяжесть тела на другое бедро.

– Я договорился с Ютой. Она возьмет их в свою мастерскую.

Сердце Пейдж мучительно сжалось. От досады. От гнева. От бесконечного горя. Стрела попала в цель… она всё поняла. Ее не будет среди избранных. С первого дня Лестер Лэнг ее ненавидел, он ненавидел всё, что она делала. Лучше расстаться с иллюзиями, если Бог без конца сводит на нет все твои усилия.

– «Большой нож» начинает обкатку. Первые представления пройдут в Гаване, – продолжал преподаватель. – Премьера на Бродвее в конце марта.

Бад с силой хлопнул ладонью о ладонь Лестера.

– Везунчик-то ты! Тебе – горячие кубинки. Мне – старлетки-губки-бантиком с Западного побережья.

Пейдж вслушивалась, всматривалась в лица, точно серая мышка в кулисах. Надменная маска Лестера исчезла. На него, как на всех, действовало неотразимое обаяние Бада. Преподаватель вдруг как будто вспомнил о студентке.

– Урок уже начинается, мисс Гиббс.

– Я… я как раз шла, – пробормотала она.

– Моя вина, Лес. Мадемуазель не любит мамбо, и я потребовал объяснений за все разы, что она меня продинамила.

– Бад! – возмутилась Пейдж, залившись краской. – Но я… Я не…

И снова его обволакивающий насмешливый взгляд из-под темных ресниц.

– Урок начинается, мисс Гиббс, – повторил Лестер Лэнг.

Она повернулась на каблуках, чувствуя, как пылают щеки.

– «Палладиум»! – произнес ей вслед тягучий голос Бада. – В среду вечером…

Преподаватель вошел вскоре после нее. Он постоял немного на возвышении, держа руку в кармане.