Танские новеллы

Но вот пришла Ин-ин, поддерживаемая служанкой. Она подошла, обаятельно застенчивая, обворожительно прекрасная, такая хрупкая, словно у нее не было сил двигаться, совсем не похожая на ту сурово-торжественную, какой была в прошлый раз.

Это был вечер восемнадцатого числа. Косые лучи луны, сияющие как хрусталь, освещали половину постели. Чжану, охваченному неописуемым восторгом, казалось, что его посетила небесная фея, а не простая смертная. Вскоре ударил колокол в монастыре — наступил рассвет. Хун-нян торопила Ин-ин с уходом, и та тихо заплакала и медленно пошла, поддерживаемая под руки Хун-нян, так и не сказав ни слова за всю ночь. Чжан поднялся, когда стало светло, и спросил себя в сомнении: «Не сон ли это?». Когда совсем рассвело, он заметил пудру у себя на плече; аромат духов еще оставался у него на одежде, а слезы ее, блиставшие как жемчужины, все еще были видны на постели.

После этого больше десяти дней от нее не было никаких вестей. И вот однажды Чжан принялся сочинять стихи из тридцати строк на тему «Встретил небесную фею». Не успел еще закончить, как вдруг пришла Хун-нян, и он вручил ей стихи, чтобы она передала их Ин-ин. С этих пор Ин-ин снова стала принимать его. Утром тайком уходил от нее, вечером тайно входил к ней; почти целый месяц наслаждались они счастьем в западном флигеле, о котором ранее уже шла речь. Когда Чжан спрашивал, как относится к этому ее мать, Ин-ин отвечала:

— Мне все равно! Я уже не могу ничего поделать! — и выражала желание прекратить разговор на эту тему.

В скором времени Чжан собрался ехать в Чанъань; перед отъездом он предупредил об этом Ин-ин. Она выслушала его без всяких возражений, но печальный вид ее тронул бы любого человека. Обе ночи, предшествующие отъезду Чжана, ему не удавалось повидаться с ней; так он и уехал на запад.

Прошло несколько месяцев. Чжан снова приехал в Пу и некоторое время жил в семье Цуй.

Ин-ин была превосходным каллиграфом и отлично владела литературным стилем. Однако, когда Чжан пытался было попросить у нее образцы ее почерка и стиля, она отказала наотрез. Он неоднократно пробовал своими стихами вызвать ее на ответ, но Ин-ин обращала очень мало внимания на его творчество. Вообще говоря, ее превосходство над другими заключалось в следующем: обладая выдающимися талантами, она делала вид, что ничего не знает; будучи красноречива, она редко вступала в разговор; питая глубокие чувства к Чжану, она не давала им выражения в словах. Когда ее охватывала сильная тоска, она умела казаться безразличной, и выражение радости или гнева редко появлялось на ее лице.

Однажды ночью Ин-ин в одиночестве играла на лютне; мелодия была так печальна, что вызывала сердечную боль. Чжан подслушал и попросил продолжать, но она наотрез отказалась. Это еще больше усилило его страсть.

Вскоре Чжан снова должен был ехать на запад, так как близился срок государственных экзаменов. В вечер, накануне своего отъезда, он не говорил больше о своем чувстве, а грустно вздыхал, сидя рядом с Ин-ин. Она же, зная, что наступает разлука, кротко взглянула на него и мягко сказала:

— Начал с того, что обольстил, кончил тем, что покидаешь. Так оно и должно было случиться. Я не смею роптать на это! Но если вы, обольстивший меня, окончите теперь дело подобающим образом, это будет поистине милостью с вашей стороны. Тогда мы сдержим нашу клятву о верности до гроба. Зачем же печалиться об этой поездке? Однако вы так расстроены, а мне нечем вас успокоить. Вы, бывало, говорили, что я хорошо играю на лютне, а я до сих пор стыдилась и не могла играть при вас. Но теперь вы уезжаете, и я исполню ваше желание.

Приказала вытереть лютню и начала играть; вскоре в мелодию «Платье из радуги, одежда из перьев» проникли скорбные ноты, так что более нельзя было узнать первоначального мотива. Все, до кого доносилась музыка, грустно вздыхали. Ин-ин порывисто прервала игру, бросила лютню; слезы лились по ее щекам; убежала в комнату матери и больше уже не выходила.

На рассвете Чжан уехал.

В следующем году, потерпев неудачу на экзаменах, Чжан остался в столице; поэтому он послал Ин-ин письмо, где изложил все, что чувствовал. Ответ, присланный Ин-ин, в моем неискусном изложении звучит так: «Я прочла Ваше письмо, полное глубокой любви ко мне. Мои чувства к Вам — это грусть, к которой примешивается радость. Вы были так внимательны, что вместе с письмом прислали мне в подарок коробку с искусственными цветами и губную помаду, чтобы я украшала себя. Конечно, я благодарна Вам за большую любовь, но кто же есть еще, кроме Вас, для кого бы я стала украшать себя? Я гляжу на Ваши подарки, и меня охватывают все нарастающие думы о Вас, и тоска моя растет. Теперь, когда Вам нужно готовиться к экзаменам в столице, путь Ваш к успеху, конечно, заключается в том, чтобы оставаться там. Но я-то, не стоящая Вас, ведь должна вечно оставаться в одиночестве, вдали от Вас. Такова судьба, и что же я еще могу сказать!