Тарковский и я. Дневник пионерки

На протяжении всей той последовательной травли, которой подвергал Тарковского Ермаш, только в «Искусстве кино» публиковались мои интервью с ним да статья Урбана все о том же «Солярисе». Там же был опубликован сценарий Тарковского «Гофманиана», его рассказ «Белый день»…

И все вопреки общему официальному настроению и часто громким запретам. Отрывок из книги А. Тарковского в моем изложении — «Образ в кино» — был также опубликован в «Искусстве кино». В ситуации, когда никто не обращался к Тарковскому с просьбами о его собственных статьях, тот же журнал публикует некролог Тарковского на смерть Козинцева, любившего и помогавшего ему. А потом в 1980 году, когда все и вовсе примолкли перед отъездом Тарковского в Италию в страхе, что он не вернется, юбилейная статья к 60-летию Феллини заказывается для «Искусства кино» опять же Андрею Тарковскому!

Дорого стоила (увольнение!) Глотову и Тимофееву публикация интервью с Тарковским в журнале «Молодой коммунист». А какой кровью обошлась публикация в Эстонии первой книжки о Тарковском Татьяне Эльманович? Кто, извините, за нее заступился?

Бедный удивленный Ермаш задается риторическим вопросом, почему, действительно, «критика не пользовалась случаем воздать должное режиссеру?» Прямо-таки заговор в условиях «свободной» советской прессы. Опомнитесь! Мои так называемые актерские портреты Николая Гринько и Михаила Кононова не были опубликованы только потому, что в них, естественно, центральное место занимали работы в фильмах Тарковского. Тем более, что «вина» Кононова, как и Солоницына, о котором я тоже написала большую статью (кстати, как раз тоже опубликованную в «Искусстве кино»!), усугублялась еще и тем, что они замечательно сыграли у Панфилова «В огне брода нет», тоже не принятого тогда начальством.

В 1974 году, когда Солоницын жил в Ленинграде со своей первой женой и не очень здоровой дочуркой Ларой (Лялькой) и работал в театре у Владимирова, его жена Лариса писала мне:

Февраль 1974 г.

Ленинград

Оля, дорогая!

Все думала соберусь в Москву, и удастся повидаться и поговорить, да не получается. А завтра, наконец, приезжает Лялька — надо будет серьезно с ней заняться. Она, оказывается, у нас серьезно больна, а лечение длительно и сложно. Ну, да не стану жаловаться, а то сейчас еще напишу, как плохи дела у Толи, как он мается да страдает. Самого бы не мешало полечить, он хоть и виду не подает, да сама подумай: в театре ни одной интересной роли ни теперь, ни впереди, в Союз безо всяких объяснений не принимают, дали ставку 40 руб., утвердить не хотят. Ну, а квартира — я уж не говорю — ни слуху, ни духу.

Каково все это осознавать мужчине в 40 лет, тем более, когда приезжает знакомая, побывавшая в Лондоне, и рассказывает, как заливалась слезами на центральной улице Лондона перед огромным Толиным портретом в «Рублеве», рассказывает, каким бешеным успехом пользуется фильм, как трудно его посмотреть.

А здесь в театре устраивают экзекуцию — собирают худсовет и обсуждают(!), а затем решают тайным голосованием(!) быть ему в театре или не быть. Якобы такой порядок, якобы через это проходят все начинающие(!) актеры, правда, когда умоляли работать в театре и словом не обмолвились, что такой есть порядок.

Ну, да Бог с ними. Жалко только время на все это тратить и нервы. И еще невыносимо осознание зависимости от ничтожных людей.

Впрочем, не сомневаюсь, что ничего нового тебе не открываю, ты и сама все прекрасно понимаешь.