Таврида: земной Элизий

Падение этой дунайской крепости упрочило судьбу Крымского полуострова, на который еще зарилась Турция. На крепостных стенах Измаила нашли свою смерть иные из тех, кто еще надеялся на восстановление Крымского ханства: Каплан-Гирей, Ахмет-Гирей и другие султаны – братья и племянники злополучного Шагин-Гирея.

Знаменательно, что удары, которые нанесли штурмующим Гиреи, были отражены героем Алуштинского сражения генерал-майором Кутузовым. Именно на его долю выпала расправа с воинственным гнездом, укрепившимся в Измаиле, и, хотя военные действия продолжались, исход войны был предрешен.

Стамбул дрогнул от падения Измаила. Европейские заговорщики, уже готовившие совместные действия против России, оставили свои замыслы.

Суворов стал героем дня. О нем заговорили во всем мире. Сам он, кажется, впервые осознал свой гений военачальника.

Но именно потому, что слава его была велика, Потёмкин сделал так, чтобы могущество затмило славу.

Принято считать, что Потёмкин помешал должному триумфу Суворова потому, что Суворов повел себя с ним заносчиво и дал понять, что имеет право не искать его милостей. Известен рассказ о том, что в ответ на вопрос Потёмкина «Чем мне наградить ваши заслуги?» Суворов отвечал: «Я не купец и не торговаться с вами приехал. Кроме бога и государыни никто меня наградить не может».

Суворов скоро понял, что бог и государыня не подумают награждать его, ежели того не захочет всемогущий Потёмкин. Взамен лавров и ожидаемого фельдмаршальского жезла он получил всего-навсего чин подполковника Преображенского полка. Правда, чин этот имел видимость высокой награды, так как полковником в этом полку была сама Екатерина.

Не могло быть и сравнения меж тем приемом, который оказали ему после Кинбурна, и тем, что ожидало его в Петербурге после Измаила. От него просто поспешили избавиться, услав в Финляндию для укрепления границ.

На знаменитом торжестве в Таврическом дворце в честь измаильской победы Суворов не присутствовал.

Светлейший уходит из жизни

Имя странного Потёмкина будет отмечено рукою истории.

А.С. Пушкин

Со времени злополучного шторма светлейший находился в каком-то особом состоянии. Теперь не мог он, как прежде, «нося беспечный вид, беспрестанно трудиться». То лежал он недвижим, страдая тошнотами и мучительной болью в желудке и печени, то приободрялся и снова становился здоров, невоздержан в пище и весел. То укрывался он вдали от сражений, вздрагивая от гула орудий, то вдруг летел впереди войск, веселясь свистом пуль. Иногда вдавался он в мельчайшие подробности военных планов, а иногда всем решительно пренебрегал, лежа на боку или предавшись разгулу. Он давал волю самым разнузданным страстям своим, прихотям и капризам. Его называли Аннибалом, ему приписывали пороки Александра Македонского и обвиняли его в том, что он превращает русскую столицу в Капую и Вавилон. Обладая колоссальными богатствами, он умудрился за годы войны сделать два миллиона долгов. Он тратил десятки тысяч на одни цветы и к своим коллекциям редкостей прибавил еще собрание часов всех размеров и несметной ценности. В походы он возил за собой огромный оркестр с дирижером Сарти во главе и балетмейстера Розетти с фигурантами. Скандальная связь его с Прасковьей Потёмкиной сменилась еще более скандальным сожительством с красавицей гречанкой. Прекрасная София долго ходила по рукам, явилась в Яссы и пленила светлейшего настолько, что он заставил императрицу принять ее во дворце. Однако вскоре он бросил гречанку, потеряв голову от прелестей добродетельной княгини Долгорукой. Теперь походные палатки превращались в салоны княгини, и адъютанты скакали за тысячи верст, чтобы доставить ей модные туфельки.

Он оскорблял армию, заставляя стрелять из пушек в честь пробуждения княгини, и возмущал Петербург своими неистовыми пиршествами в то время, как война еще не кончилась. Последним, неслыханным, затмившим все другие празднеством было устроенное в новом петербургском доме Потёмкина, близ Конной гвардии. Дом этот именовался Таврическим дворцом. Державин уподобил его «одеуму или пантеону». Всё великолепие Таврического дворца было в монументальной простоте. Главную роскошь убранства составляла игра света: всюду были огромные зеркала, «всё усугубляющие». «Алмазовидная» пирамида, воздвигнутая в честь Екатерины, производила такое «радужное сверкание», описать которое не мог и сам Державин[59].

Празднество 28 апреля 1791 года было дано в честь взятия Измаила, посвящено Екатерине и должно было явиться триумфом фельдмаршала.

Но было нечто трагическое в этом триумфе. Светлейший вдруг стал невесел и, по мнению Екатерины, слишком хорош, словно разом излечился от всех своих пороков. При этом явил он безмерную свою усталость.