Таврида: земной Элизий

Сведения о развале и беспорядках в хозяйстве и управлении заставили Александра в первые же дни царствования обратить внимание на южные области. Можно было бы ожидать, что прежде всего будут удалены распорядители. Между тем Михельсон остался на своем посту, а в особый комитет «О устроении Новороссии» был введен другой разоритель края – Платон Зубов. Зато адмирал Ушаков, который, помимо своих заслуг начальника Черноморского флота, прославился как устроитель и отличный хозяин Севастополя, был удален с Черного моря. Александр отлично знал о заслугах Ушакова, но Ушакова не любили петербургские сановники, вице-президент Адмиралтейств-коллегии Мордвинов, который был теперь приближен и даже назначен министром морских сил (хотя очень скоро смещен). Александр, не считая нужным проверить враждебные сведения, снял Ушакова и поставил на его место Фондезина, хотя Фондезин ни в какой мере не мог заменить Ушакова.

Таким образом, первые распоряжения Александра не только не улучшили, но ухудшили положение. Надежда была на комитет «О устроении».

Есть основание думать, что учреждение комитета было подсказано Александру двумя людьми, которые и вошли в комитет: Кочубеем и Мордвиновым.

Кочубей и Мордвинов в некотором смысле олицетворяли внутреннюю политику времени «прекрасного начала» царствования Александра. Виктор Павлович Кочубей знаменовал собой уклончивость и любезность, Николай Семенович Мордвинов – англизированное свободомыслие на подкладке русского крепостничества. Оба они имели решающее влияние на дела Тавриды.

Комитет «О устроении Новороссии», как и другие комитеты, учрежденные Александром, был громоздкой, медленно двигающейся машиной.

Комитет, в свою очередь, создал комиссию под председательством сенатора И.В. Лопухина. Комиссия «для разбора споров по землям и для определения повинностей на Крымском полуострове» отправилась в Симферополь в 1802 году и пробыла там три года. Нельзя сказать, чтобы комиссия обременяла себя трудами. У членов комиссии явно была большая склонность к досугам, чем к занятиям. Председатель суда Павел Иванович Сумароков даже посвятил этим досугам целую книгу с названием: «Досуги крымского судьи». В записках таврического губернатора Мертваго мы читаем весьма нелестные отзывы о деятельности комиссии. «В течение трех лет не было решено ни одного дела. Члены комиссии, обеспеченные хорошим содержанием, старались оттягивать дела».

Несомненно, что если бы комитет и комиссия больше действовали, чем изучали и совещались, в таврическом архиве не осталось бы многочисленных дел о злоупотреблениях и взятках в губернских учреждениях, возглавляемых губернатором Бороздиным, который больше сибаритствовал в Саблах и Карасане, чем заботился «о устроении».

Главным предметом изучения комитета было население. Его не хватало для того, чтобы обработать пространства. Способы заселения, которые применял Потёмкин, были страшны. Шлюз, открытый Потёмкиным, следовало прикрыть как можно плотнее. Никаких беглых. Никакого потворства беззаконию.

Но, охраняя права помещика, «устроители» становились в тупик.

Был найден выход, который, однако, противоречил естественному ходу событий. «Устроители» решили колонизовать южные земли иностранцами. Члены комитета были связаны с французской аристократией, которая бежала от гильотины. Все они потеряли свое имущество во Франции. Они казались хорошо осведомленными в тех областях хозяйства, которые следовало насаждать на юге. Комитет рассматривал различные проекты этих эмигрантов, которые клонились к тому, чтобы Новороссия, и особенно соблазнительная Таврида, превратились в своеобразную эмигрантскую колонию. Почин комитета получил одобрение царя.

С 1805 по 1822 год, когда на южное губернаторство были поставлены герцог Ришелье и сменивший его граф Ланжерон, идея французской колонизации начала осуществляться. Если бы не события Отечественной войны, с одной стороны, и реставрация Бурбонов – с другой, огромные хозяйства Рошешуаров, Рувье, графа Мэзона, Ревелльо и самого Ришелье, вероятно, ширились бы и заполняли собой пространства низовий Буга и Днепра, степи Тавриды и, наконец, ее горные и приморские земли.

Но опыт искусственной колонизации не удался, хотя нельзя было отказать многим из перечисленных эмигрантов в хозяйственных дарованиях и подлинной изобретательности, полезной для края (стада мериносов Рувье и Мэзона, суконные фабрики Памо, виноградники Ришелье и т. д.).

Жизнь края продолжала развиваться вопреки неосуществимым проектам и мнимым «устроениям».

Потёмкинские деревни оказывались жизнеспособными. Сменялись поколения и гнёзда упрочились. Земля переставала быть чужой и незнаемой.

Жив Севастополь

Смерть предпочитаю я легчайшею несоответственному поведению и бесчестному служению.

Ф.Ф. Ушаков – Павлу I