Таврида: земной Элизий

Ушаков принадлежал к тем людям, на долю которых достается самое трудное. Словно Ивану-царевичу в русской сказке, судьба подсовывала ему всё новые испытания – одно сложнее другого. По окончании войны достались ему починка и оснащение вконец разболтавшегося флота, притом, требовалось привести его в порядок не позднее мая, когда эскадре можно будет выйти в море. Корабли были плохи. Рангоуты растрескались, паруса изорвало в клочья, в обшивке бортов, источенной червем и облепленной ракушками, зияли щели. Пришлось конопатить, красить, смолить, перебирать заново. Надо было ставить новые паруса, блоки, канаты и т. п. Для всего этого требовались лес, краска, смола и многое множество разного материала. Наконец нужны были новые мундиры, рубашки, фуфайки, сапоги, потому что команды вовсе износились. Нужны были одеяла и белье для госпиталя, нужен был провиант. Из всего, что затребовал Ушаков, привезли в Севастополь небольшую часть, а затем дело остановилось из-за бездорожья и осенних бурь. После смерти Потёмкина «на верху» не было никого, кто хотел бы всерьез заниматься нуждами Черноморской эскадры и порта.

Снарядившись, Ушаков сам отправился в Херсон, где надеялся взять кое-что с верфей и складов. Наступила осень, и суда поставлены были на кренгование. Адмирал не хотел рисковать большими кораблями. Он составил караван из наиболее увертливых на волне катеров и отправился за материалами, невзирая на погоду.

Матросы принялись за старые севастопольские дела – пошли в леса, на починку дороги и на городскую стройку, которую Ушаков затеял согласно своим усердно разработанным планам. Главной заботой его был госпиталь. Его строили из хорошего камня, о двух этажах, с большими окнами и красивым фронтоном. Ушаков настаивал на том, чтобы здание было непременно красивым, хотя по скромности и непритязательности своей никогда не видел смысла в различных ухищрениях зодчества и осуждал Потёмкина за пышность его сооружений. Но госпиталь он хотел видеть красивым.

Весной здание госпиталя не только было готово и возвышалось над Корабельной так, что были видны все три его светлые стенки, но и заполнялось уже больными, перенесенными из старых бараков.

Зимой 1797 года в Севастополь явился посланный адмиралтейством для особого осмотра контр-адмирал Карцев. Он подробно докладывал о состоянии военного порта и работах, в то время производимых. Несмотря на сухое изложение, мы легко можем представить себе Севастополь таким, каким видел его адмирал:

«При входе в залив, на северном и южных мысах, также возле города и при самой воде построены были для защищения входа довольно сильные каменные батареи… Адмиралтейство, с его магазинами и разными мастерскими, построено с заведения порта, при входе в гавань, на низменности берега. Киленбанк с магазинами помещен в другой бухте. Корабли, фрегаты и прочие суда расположены на якорях подле берега, в который врыты в месте палов также якоря для закрепления швартовов. Все суда содержатся чисто и со всевозможною бережливостью. В некоторых местах по бухте, где стояли швартованные корабли и прочие военные суда, уравнивался берег для построения магазинов и удобного положения на нем корабельных вещей. Против многих судов такие пристани уже окончены и на них сложены артиллерия и запасный рангоут, а в магазинах помещены все припасы и такелаж. Казармы для служителей построены на высотах берегов против гавани и против каждого корабля; они каменные, покрытые черепицею, а иные землею; некоторые же достраиваются и все вообще весьма сухи и чисты… Пороховых погребов не имеется, но порох удобно хранится в прибрежных пещерах, нарочно вырытых большей частью в Инкермане. Каменная двухэтажная госпиталь на триста человек построена на высоте берега в южной бухте против города и содержится в лучшем порядке; при ней имеется казарма для госпитальной прислуги…»

Карцев отметил в своем донесении, что «строение казарм, корабельных магазинов и отделка берегов производились корабельными служителями без всякой платы от казны и только с небольшим употреблением казенных материалов».

Беспристрастный доклад Карцева явился лучшей оценкой деятельности Ушакова. Каждый человек, хотя бы самый равнодушный, самый придирчивый, не мог не удивляться этой деятельности и этому «разжалованному» городу.

Адмиралтейство и портовые постройки составляли центр Севастополя по берегам Южной и Корабельной бухт. Вверх по склону от моря поднимались широкие улицы, застроенные офицерскими домами, а выше лепились домики матросов. Кроме тех, кто служил в эскадре, здесь селились рыбаки и мастеровой люд из беглых крестьян или отпущенных солдат. Они занимались корабельным делом, плетением сетей, слесарной и шорной работой. Кроме потёмкинских «невест» появились и новые хозяйки – выкупленные у помещиков жены севастопольских слобожан. Какая-нибудь рязанская или тамбовская с целым выводком ребят терпеливо тащилась на возах с чумаками или пешая и в конце концов находила своего севастопольского новосела, делалась морячкой, а дети ее становились потомственными севастопольцами.