Таврида: земной Элизий

Пушкин назвал Кочубея «ничтожным человеком» и недоумевал о причинах его блистательной карьеры. В своем дневнике он привел суждение о Кочубее: «Это был ум в высшей степени примирительный». «Дело в том, – добавляет Пушкин, – что он был человек хорошо воспитанный». Действительно, Кочубей получил прекрасное образование и шлифовку за границей. Прилепляясь к передовым мыслям и ведя дружбу с передовыми людьми, Кочубей был снисходителен к идеям и людям самых противоположных направлений. Выводы и решения, которые он предлагал, всегда отличались округлостью, и все стороны казались удовлетворенными. Так оставался он невредим и нужен при любых обстоятельствах. О нем отзывались как о человеке надменном и очень любезном. Возможно, что это было лишь подражание царю, характер и дух которого Кочубей изучил и понял в совершенстве.

Предки оставили Кочубею, владельцу знаменитой Диканьки, наследство более романтическое, чем существенное. Вот почему таврические земли, которые принадлежали жене Кочубея, были для него не безделицей. Кроме поместных доходов, на Юге были и другие: соляные промыслы, шерстобойная фабрика. Кочубей не гнушался темными дельцами, устремившимися на Юг, но отношения его с ними были скрыты, респектабельность – безупречна, и принято было считать, что лишь благородные побуждения государственного мужа руководили Кочубеем, когда он докладывал о Новороссии.

Крыму было посвящено особое заседание негласного комитета в июне 1801 года. Тогда и явилась мысль создать особый комитет «О устроении».

По этому поводу, как и по многим другим, негласный комитет советовался с адмиралом Мордвиновым, который начал пользоваться неограниченным доверием царя. В то время он уже был начальником морского ведомства, играл значительную роль в Сенате. Там его «золотые голоса»[63] раздавались неизменно: он ратовал за права и законность.

Незыблемость законов и прав была его коньком. Его рассуждения на эти темы отличались высокой осведомленностью, несомненно, большей, чем в делах мореходства.

Мордвинов был вольнодумец, но его политические требования не шли далее свобод высшему дворянству. Что касается крепостного права, то отмену его он считал неблагоразумной. Девизом адмирала была «постепенность при длительном изучении». Право выкупа без земли считал он достаточной мерой для облегчения участи крестьян. «Такой мирный переход от зависимого состояния к свободному никакому другому сословию (т. е. надо понимать, помещикам) не навлечет неприятностей и потерей», – говорил адмирал. Умеренность Мордвинова вполне отвечала настроениям царя, уже успевшего раскаяться в необдуманных обещаниях.

Горячность, с которой Мордвинов относился к делам в Новороссии, заставляла злоречивых говорить о личных выгодах адмирала. Действительно, земли его на Юге были столь обширны, что составляли главный его доход. Он приобрел их за время службы на Черном море и, может быть, потому особенно дорожил ими. В Перекопском и Днепровском уездах ему принадлежало 106 000 десятин. Бахчисарайские и феодосийские земли составляли 10 000, а мелитопольские занимали не меньше 6000. Земли Байдарской долины (15 000 десятин) могли быть наиболее доходными, если бы не тяжба адмирала с прежними арендаторами этих земель.

Жалобы его в суд, Сенат и царю начались с 1796 года[64]. Теперь, в 1801 году, адмирал, несомненно, надеялся уладить и свои байдарские неприятности. Неприятности, впрочем, не ограничивались байдарской тяжбой. Мордвинову и другим землевладельцам приходилось вести нескончаемую борьбу с крепостными, которые почему-то именно в Тавриде не хотели работать на помещика и бежали. Взаимное подстрекательство к побегам вольных поселян из беглых и крепостных, поселенных помещиками, приводило к тому, что некому было обрабатывать дворянские земли. Дух «вольности» не искоренился мерами Зубова и Михельсона, и адмирал считал, что эти меры следовало усилить. Он писал: «По случаю бунтующих по другим губерниям; воспоследовали строгие указы, и меры деятельнейшие и неукоснительные везде приняты были, между тем как в Крыму безобразия эти и по сей день продолжаются»[65]. Адмирал ждал теперь «начала законной деятельности» в Крыму, т. е. настаивал на том, чтобы закон оградил землевладельца от «произвола» земледельцев.

Если вспомнить, что о бегстве крепостных с ее земель рассказывала Пушкину Загряжская, то будет ясно, что этот вопрос был немаловажным и для ее зятя Кочубея.