Тем самым и царь теперь не иначе представлял себе благосостояние Новороссии, как если только «водворится ‹…› полная безопасность в собственности». Но те, кто обрабатывал земли Крыма, не имели собственности и, следовательно, не имели нужды в ее охранении. В лучшем случае у этих людей были ничтожные хибарки на казенных землях, а права на эти строения – очень шатки. Нет, речь шла не об этих правах, а об охране прав помещичьих, что и явилось едва ли не главной заботой комитета «О устроении», так как именно по этому поводу была немедленно выделена особая комиссия «для разбора споров по землям и для определения повинностей на Крымском полуострове».
На первом заседании комитета была объявлена воля Александра I к делению Новороссии на три губернии с главными городами: Николаев, Херсон и Симферополь. Императорский указ гласил: «Таврическую губернию должно составить из прежних семи уездов, положенных при Таврической области: Симферопольского, Феодосийского, Перекопского, Евпаторийского, Днепровского, Мелитопольского и Фанагорийского». Затем комитет торжественно отменил порто-франко на полуострове, «учрежденный в рассуждении усилившихся в Европе смутных происшествий». Александр считал, что «сии обстоятельства ныне миновали, по настоящему положению Европы» и что можно «образовать сию часть согласно с выгодами российской торговли».
Утвердив всё то, что надо было утвердить, комитет начал было обсуждать вопросы к «устроению», и секретарю Оленину поручили составить и предложить «таблицу о предметах следующих к рассуждению», причем решено было обратить внимание прежде всего на Тавриду.
Таблица была составлена, обсуждена и утверждена. Предметов было немало «по части гражданской и духовной, по части государственного хозяйства, по части коммерческой и иностранной, по части военной». Комитет должен был рассуждать: о морской военной силе, о числе судов, о военных гаванях и строении кораблей, о сухопутных войсках и о защищении берегов и границ, о населении Тавриды, о числе и качестве земли, о лесах, о промыслах и фабриках, о насаждении винограда, шелковицы и маслины, о сообщении водою и твердым путем, о почтах, о соли, о вольной продаже и покупке земель и, наконец, о воспитании народном и сохранении древностей.
Все члены комитета были полны решимости устроить, наконец, этот полуостров и прилегающие степи. Они были озабочены лесами, промыслами, населением и вольной продажей земель, но в первую очередь населением. Члены комитета принялись изучать и рассуждать по всем этим предметам.
Впрочем, до всего этого комитету нет никакого дела. Комитет обращает внимание на цифры, и они оказываются ужасными: население Тавриды (считая и материковую часть) едва достигает ста тысяч. Габлиц замечает, что можно бы прибавить еще столько же, если взять в расчет «бродяг», людей, не имеющих крыши. Но вопрос о бродягах не может рассматриваться в комитете. Бродяг отправляют на съезжую… Бродяг посылают в сибирские рудники. Бродяг возвращают их хозяевам. Говорить об этом неприятно, потому что члены комитета отлично знают, откуда взялись эти бродяги. Меж ними могут быть и собственные люди членов комитета, числящиеся в бегах, «втикачи», как говорят на родине графа Кочубея. Все члены комитета знают, что бродяги появляются непрестанно, хотя и приняты заградительные меры и применяются наказания. У самого Кочубея в таврических имениях неблагополучно: люди бегут и становятся бродягами.
Но трагедия в том, что в Тавриде нет надежных землепашцев и рабочих. «К обработанию всей земли недостает орателей», – пишет об этом мудрый судья, посланный в Тавриду для расследования тяжбенных дел.
Для членов комитета неясно, почему именно в Тавриде, на этой маленькой, обозримой земле крепостной труд безнадежно не удается. Все винят Потёмкина. Мертваго, зять Оленина, которого Оленин хочет устроить на таврическое губернаторство, порицает «намерение населять Крым русскими людьми». Он премудро заявляет, что Потёмкин делал ошибку за ошибкой, отпустив греков на север Новороссии и заменив их ленивыми татарами, а потом содействуя уходу татар в Турцию, а главное, исхлопотав этот манифест, «коим прощаются беглецы». Манифест потерял силу еще при Екатерине, но люди верили и продолжают верить в него.