Таврида: земной Элизий

Ведь никто не знал, какие чудесные свойства могут быть заключены в этих бесполезных растениях! Как всякий настоящий ученый, Стевен был убежден, что лишь глубокие длительные изучения приносят пользу наивеличайшую. При этом считал он долгом своим неустанно и каждодневно содействовать всем видам земледелия и садоводства. Он любил живой труд на земле, посадки, прививки, возню с этими маленькими деревцами «в школах» и наблюдение за их самостоятельной жизнью в садах.

Весной 1812 года, в те самые дни, когда наполеоновская армия готовилась выступить в поход на Москву, Христиан Стевен ехал по знакомой ему глухой тропе к селению Никита закладывать новый сад.

Земли, отведенные Стевену, «простирались на версту вдоль берега моря и поднимались вверх по склону на 700–800 футов». В них было 375 десятин, но, по крайней мере, три четверти всей земли составляли скалы и непроходимые овраги. Нельзя было сказать, что недавний владелец, помещик Смирнов, потрудился над своим владением! Его управитель постарался сохранить земли в их первобытной дикости. Земля была спорная: в нее вклинивались тридцать два татарских участка, разбросанных как попало. Стевен не мог приступить к разбивке сада, прежде чем границы его не станут ясны. Татары упорствовали, не желая получать другие наделы, хотя своих земель не обрабатывали, пользуясь одними сенокосами. Они никак не желали взять в толк, что теперь больше нельзя им пускать в овраг своих коз, овец и лошадей и что за потравы сада они будут отвечать.

Татарская деревня Никита была злым гением учреждаемого сада. Ее жители не только не хотели помочь Стевену, но видели в нем пришельца, который вторгся в их землю. Татарские домики, облепившие Никитский овраг, походили на волчью стаю, окружившую свою добычу. Человеку, который объявил себя хозяином этого оврага, надо было держаться крепко. Ни в коем случае ему нельзя было показать себя слабым и уступчивым.

И новый хозяин держался крепко, чего бы это ему ни стоило. Он проявлял настойчивость и упорство, несоразмерные с тщедушным его видом. Он объяснялся со своими недоброжелателями на татарском языке, который изучил на Северном Кавказе. Татары стали бояться Стевена. Он всё знал и, несомненно, был колдуном. Так думали татары. Как не бояться было человека, который делал прививки грушевых черенков на айве и прививал айву к яблоням? Мулла говорил, что в этом греховном деле ему помогал сам шайтан.

В конце концов, деревня Никита согласилась на требования Стевена. Она больше не посягала на земли, принадлежащие саду, перестала гонять скот в овраги и даже обещала дать людей для перекопки участков и сооружения изгороди. Стевен платил хорошо и давал людям кофе и муку.

Но у него не было запасов и не хватало денег; всё держалось на волоске. Победа Стевена над жителями Никиты еще не решала дела. Нужны были запасы хлеба и мяса, инструменты, а главное – люди. Нужно было много рабочих, мастеров и хоть один садовник. Труднее всего было найти садовника. Никто не хотел ехать в такую глушь. Первый садовник, который согласился работать в Никите, заключил договор на пять лет и уехал немедленно по окончании этого срока, несмотря на невиданное по тому времени жалованье.

Стевен пытался вербовать рабочих людей в Петровской слободе, Зуе, Султановке и других степных русских поселениях. Но люди были заняты своей землей. Стевен испрашивал разрешения купить людей у помещиков и поселить их вольно на близлежащих землях, обязав работать в саду. Какие-то «высшие» соображения начальства помешали Стевену осуществить этот план.

После долгих переговоров губернатор обещал пригнать нескольких рабочих. Рабочие эти были партией арестованных. Оборванные и голодные, прибыли они в Никиту с севера и сразу же дали понять Стевену, что работа им не подходит. Они были голодны и смотрели тем особым ненавидящим жадным взором, каким смотрят очень изголодавшиеся люди на сытых. Стевен их накормил, и они немного притихли, но это не значило, что их можно было заставить работать. Их отправили в Никиту потому, что тюрьма была переполнена. Но они вовсе не намерены были здесь оставаться и не скрывали своего желания бежать, как только насытятся и отоспятся. Стевен должен был отвечать за каждого из этих людей. Он писал дюку Ришелье, что на работах осужденные «ни малейшей пользы не приносят». Во что бы то ни стало надо было от них избавиться. Впрочем, некоторые из присланных пытались приступить к работе, но она была им не под силу. Мускулы этих несчастных так же давно не знали упражнений, как их желудки сносной пищи. Большинство страдали от всевозможных болезней. Их трясла лихорадка. Стевену приходилось лечить без лекарств и откармливать своих рабочих, не имея никаких запасов продовольствия. При таких условиях нечего было и думать о планомерных работах в саду.

Наконец Стевену удалось купить баркас. Эта старая утлая лодка казалась ему спасением. Вряд ли Робинзон в такой же мере радовался своему первому челну. Но баркас разбило бурей.