Читаем Таврида: земной Элизий полностью

Таврида: земной Элизий

Эти приезжающие стали за последнее время обременительны. Сад больше не был местом уединения. Торжественные приемы, которые устраивались здесь царю (Александр I дважды посетил сад), требовали всякий раз особой изобретательности, которая отвлекала Стевена от работы. Нужны были апартаменты, роскошные букеты, прогулки, особые фрукты к столу. Нужно было показывать всё «лицом», чего терпеть не мог Стевен.

Сад не мог существовать только на те казенные средства, которые ему отпускались. Нужна была частная помощь, богатые меценаты, и все эти Румянцевы, Потоцкие, Кочубеи и другие жертвователи смотрели на сад как на свою собственность, распоряжаясь в оранжереях и требуя для себя дани в виде самых редких растений. Они отнимали у Стевена время, постоянно останавливаясь у него проездом в свои южнобережные имения, и он был для них не более как «чиновник, осведомленный в естествознании и ботанике».

Воронцов, сменивший дюка Ришелье, видел в директоре вновь учрежденного Таврического сада лишь ревностного исполнителя всех «своих предположений, клонящихся к развитию в Крыму сельской промышленности и садоводства».

Да, таким они хотели видеть Стевена – исполнителем их воли и даже капризов.

Стевен устал и во многом был разочарован. Он надеялся, что «мануфактурные травы» и маслиновые рощи будут иметь распространение по всему полуострову.

Но новые помещики предпочитали отдавать в аренду сенокосы и лесные участки и заботились только о красоте приморских своих парков.

С земледельцами стало еще труднее, чем в те времена, когда Стевен впервые посетил Тавриду. Приток беглых почти прекратился, потому что были приняты особые меры. Кто же мог возделывать поля и насаждать маслину? Это была мечта явно неосуществимая. Стевен писал с горечью: «Хотя маслина и на сухой земле расти может, но требует прилежной обработки и много навоза, и сей минервин дар[73] только был для многолюдного города, каковы были Афины, благотворен».

Так Стевену пришлось расстаться со многими своими замыслами. Они опережали время, они не устраивали власть имущих.

Стевен был ботаником-мыслителем и практиком в высшем, лучшем смысле.

Ведал ли он ботаническим садом, инспектировал ли шелководство или всё сельское хозяйство юга (такова была его должность в 40-е – 50-е годы), писал ли он свои труды по ботанике или вопросам агрономии, – мысль его была занята преобразованием природы на пользу человека.

Дикорастущие и отбор из них наиполезнейших человеку в разных зонах полуострова – вот что преимущественно занимало Стевена. Дикие фисташки, терн, лесной орех, черешня, яблоня должны быть улучшены, освобождены из чащи и зарослей и в обновленном виде должны покрыть склоны яйл. Каперсы, полынь, шалфей, лаванда и еще многие дикие травы и кустарники должны быть высажены на благоприятные участки, чтобы служить человеку.

Стевен думал не только о благословенном южном склоне Яйлы и водообильном северном, он думал о степях Тавриды, о новых степных селениях в Присивашье, о селениях по Салгиру, Зуе, Карасу.

Как спасти молодые поля от страшных засух, испепеляющих злаки? Лес – вот единственная защита. Отбор для питомников, выращивающих этот лес, – вот великая задача.

Но лесные посадки требовали воды. Без воды все опыты были бесполезны. Вода составляла ту главную задачу, которая разрешила бы всё остальное.

И мысль ботаника Стевена направилась на поиски источника, который мог бы напоить новые леса.

Стевен представлял в Министерство государственных имуществ план строительства Днепровского канала как единственного верного источника для орошения степей Крыма. Как подробно составлен был этот проект, долго ли, коротко ли работал над ним Стевен[74], один или в содружестве – мы не знаем.

Известно лишь то, что на проект не было обращено внимание, так же как не было в свое время обращено внимание на «мечтательный» проект (1804 года) насаждения ветрозащитных и водохранящих лесов по степным границам полуострова.

Стевен покинул Никитский сад в 1824 году, но числился директором до 1827 года, оставляя за собой общее руководство. Однако он не вмешивался в дела сада, которые вел садовод Гартвис, послушный во всем Воронцову. Гартвис занялся опытным виноградником потому, что это важно было для винодельных предприятий Воронцова. Работы в «школах» с хвойными, с лавандой и дикорастущими почти прекратились.

Но и то, что уже удалось создать, было не так мало. Это были 400 десятин сада на месте диких зарослей Никитского буруна, тысячи саженцев, ежегодно из никитских «школ» по Крыму распространяемых, и почти пять тысяч видов различных растений, которые Стевен подробно изучил и описал в своей книге «Флора Тавриды».