Таврида: земной Элизий

В лицейские дни в Царском селе, а потом и в Петербурге, связь Пушкина с Раевскими держалась лишь на его дружбе с Николаем. Для Раевских он был одним из приятелей Николая, а потом уж, – со времени появления «Руслана и Людмилы» – знаменитым молодым человеком, и Раевские, «фамилия примечательная по редкой любезности и по оригинальности ума»[138], его принимали в положенные для приема гостей дни. В пути, и особенно здесь, в Гурзуфе, было другое. Здесь Пушкин вошел в семью, и завязались отношения с каждым из ее членов. В «Table-talk», в заметках о Потёмкине, в различных записях о 1812 годе – всюду ощутимы следы разговоров с генералом Раевским. Связь с Николаем укрепилась каждодневной близостью, общими впечатлениями, юношескими интимными признаниями. Посвящение «Кавказского пленника» лучше всего выразило эту близость. Что касается сестер Раевских, то здесь не стоит и пытаться раскрыть эти отношения, сочиняя романы. Пути чувств поэта неисповедимы, и, пожалуй, нет ничего бесцельнее, чем дотошно выискивать доказательства любовных страданий и радостей, испытанных Пушкиным от встречи с Марией, Екатериной и Еленой… По мере того как аргументы в пользу «утаенной любви» к Марии, Екатерине или Елене, будут нарастать в литературоведческих комментариях, неуклонно будет разрушаться самый облик Пушкина и сложное сплетение истинных, реальных чувств и поэтических воплощений.

Прогулки, или День в Гурзуфе

«Я расположил мою жизнь следующим образом: встаю в 5 часов, иду купаться, возвратясь через час пью кофий, читаю, гуляю, обедаю в 1-м часу, опять читаю, гуляю, купаюсь, в 7-м пьем чай, опять гуляем и ложимся спать» – таким было расписание у генерала Раевского на Горячих водах[139], которому, очевидно, подчинялись и все, кто с ним путешествовал.

Вероятно, день в Гурзуфе мало чем от этого порядка отличался. Весьма возможно, что утренние купанья генерал совершал не в одиночку, а в обществе сына и Пушкина. Пушкин любил утро. Он вставал рано.

Судя по гравюрам того времени, на огромном гурзуфском пляже не было никаких купален или мостков для купанья, а естественным прикрытием служили оливковая роща и кустарники по самому берегу, отгороженные от берега плотным плетнем. Из-за этого прикрытия, раздеваясь, по-видимому, в самой роще, и выходили на берег купальщики и купальщицы. Возможно, что Николай Раевский и Пушкин купались с лодок. Шлюпки, принадлежавшие «замку», стояли в западной части залива, где начинался хаос камней.

Именно там, в некотором отдалении от дома, надо думать, и купались мужчины. В то время как дамам была предоставлена песчаная отмель у самого парка, под прикрытием «священного леса» олив.

Кофе, чтения и прогулки (по расписанию Раевского) вряд ли были общими для всей семьи. Молодым людям подавали кофе на их чердак, а в прогулках принимали участие лишь мужчины. Впрочем, генерал непременно после кофе читал «журналы» (т. е. газеты). Николай Раевский слыл ленивцем и не стремился к прогулкам по жаре, тем более что перенес недавно, в пути, тяжелую лихорадку. Таким образом, дневные прогулки Пушкина были, скорее всего, одинокими.

Где же бывал в Гурзуфе Пушкин? Пойдем за ним, вслед его стихам, запечатлевшим Гурзуф.

Он шел по дороге из «замка» вдоль берега, по теперешней набережной и на пути его при подъеме в селение был фонтан, который нарисовал позднее художник Чернецов (на этом же месте он и сейчас, но уже утратил свою живописность). Фонтан в то время примыкал к «замковому» парку, над ним нависали ветви парковых деревьев. Сложенный из белых плит крымского мрамора, он бил сильной, кристальной струей, несущейся с горных вершин. В нише находилась арабская надпись, гласившая: «Путник, остановись и пей из этого источника». К стене прикреплен был ковш, никогда не уносившийся:

Сей белокаменный фонтан,
Стихов узором испещренный,
Сооружен и изваян

Железный ковшик

цепью прикрепленный
Кто б ни был ты: пастух,
Рыбак иль странник утомленный,
Приди и пей.

Этот набросок слишком точно воспроизводит гурзуфский фонтан, чтобы можно было усомниться, о чем именно вспоминает поэт.

Разгоряченный августовской жарой Пушкин, вероятно, не пропускал случая остановиться возле этого фонтана.

По-видимому, дорога из парка Ришелье поднималась, как и в наши дни к месту, где сейчас расположен так называемый «пятачок» – центральная площадь Гурзуфа, и шла дальше, – как и ныне – к Артеку. Там, где теперь ворота лагеря «Кипарисный»[140], был проход к средневековой крепости, расположенной на высокой скале. Судя по наброскам к стихотворению «Кто видел край, где роскошью природы…», Пушкин хаживал сюда и любил, поднявшись к крепости, оттуда смотреть на море.