Таврида: земной Элизий

Тропа в Ялту шла из деревни (с так называемого Болгатура) берегом, позади дома Ришелье вверх, приблизительно совпадая с теперешней дорогой гурзуфского совхоза, мимо Ай-Данильского хутора (выше Ай-Данильских винных подвалов), к деревне Никита. «Что шаг вперед, то дорога труднее, а виды живописнее», – писал Муравьёв о переходе из Гурзуфа в Ялту. Места эти вызывали удивление всех путешественников соединением дремучего леса и дичающих фруктовых садов с произрастаниями средиземноморскими. «Надобно иметь перо Бернардиново, – продолжает Муравьёв, – чтобы отважиться на описания величественной прелести сего леса, коего вековые деревья могут дать понятие о местах, где цвела и завяла юность Павла и Виргинии ‹…› деревья в три охвата; шелковичные, ореховые, гранатовые, фиговые и множество других родов: произведения роскошных небосклонов. Дикий виноград вьется около них и на ветвях чужих кладет тяжелые грозды свои, которых бы сам не в силах был сдержать». Удивлялся диковинам этого сада-леса и Грибоедов, побывавший здесь в 1824 году. Это, как впрочем и многие места по южному берегу, когда-то богатые садоводческие селения потомков херсонесских греков были покинуты и заброшены в начале 80-х годов XVIII века, когда греков по распоряжению Потёмкина переселили с полуострова в степное Приазовье. Вскоре, впрочем, Потёмкин вновь поселил на побережье греков-арнаутов, охранявших берег и фактически захвативших все прибрежные земли. Эти новоявленные помещики-греки вскоре стали продавать русским поселенцем и татарам крупные и мелкие участки. Большинство старых греческих деревень в самом начале XIX века заселили татары, ко времени путешествия Пушкина успевшие придать этим селениям облик магометанский (минареты, плоские крыши и т.п). Однако старая садоводческая культуры еще не была вполне освоена, и татары предпочитали сеять просо и гонять отары овец на Яйлу, – занятия для них более привычные, чем сложное садоводство и виноградарство. Русские власти пытались превратить дичающие сады в ботанические. Начало этому положил Потёмкин на своих алупкинских землях, остававшихся, впрочем, и позднее в частных руках. В 1811 году заложен был казенный ботанический сад ниже селения Никита. Пушкин Никитского сада, вероятно, не видел. Он ехал по тропе, которая подымалась выше, к верхней Массандре (или Марсанде, как она обозначена на карте Мухина). Чтобы посмотреть ботанические насаждения Христиана Стевена (известного ботаника, основателя сада), следовало спуститься, и затем вновь подниматься, требовалось время, которым располагал Муравьёв, заночевавший в домике Стевена, и не располагали Раевские и Пушкин.

Тропа поднималась к массандринскому роднику у развалин монастыря св. Иоанна[152]. В начале XIX века еще сохранялись стены средневековой базилики (VIII–IX веков) и алтарь, были «приметны лики» стенной живописи. Судя по изображению 1814 года[153] руины были затем укрыты новой часовенкой с полукруглой оградой, в которой виден проем для родниковой воды, бегущей сверху. Здесь, у калитки часовни невозможно было путнику не остановиться и не припасть к ручью. Здесь, в тени вековых дубов царила прохлада. Дубы были очень стары, их узловатые корни корявыми лапами цеплялись за обочину тропы. Порядок, в котором стояли эти великаны, свидетельствовал, что здесь когда-то потрудились человеческие руки.

Из Массандры тропа, постепенно обходя отроги Яйлы, спускалась в ущелье Уч-Кош к водопаду. Весной он был многоводен и шумен, но в пору путешествия Пушкина едва звенел. Струи родника неслись вниз к селению Ай-Василь, которое было, пожалуй, самым большим и богатым из тех, что видел Пушкин. Обильное водою селение утопало в садах, начинавшихся у самого водопада. Среди глинобитных саклей с плоскими крышами, кое-где виднелись домики крытые черепицей с галерейками и балкончиками византийского стиля.