Таврида: земной Элизий

В селении Календы начиналась уже дорога, «средняя» как именует ее картограф Мухин, кстати, оговаривающий в своих «изъяснениях» к карте, что до Балаклавы по ней «кавалерии как проходить не удобно, так равно оная и действовать в тех местах не может». За Календами начиналась открытая Байдарская долина, прославленная в стихах и прозе. Сумароков так живописует ее: «В овальном окружении высоких гор, пространная долина, на которой различные виды обделаны природою в самом лучшем вкусе. Тут всё есть, что только к красоте послужить может: ковристый луг, извивающаяся по нем речка, рощицы, разбросанные кустарники, селения на косогорах, сады с пирамидальными тополями, частички нив и сенокосов». Тем не менее приходится признать правоту Муравьёва в том, что Байдарская долина «славою своею обязана не столько природе, как воображению посетителей ее». Муравьёву долина показалась скучной и пустынной. Хотя нельзя не отметить, что именно после субтропической флоры южного берега и яйлинских лесных дебрей, Байдарская долина радует глаз своим свободным пространством, мягкостью рельефов, светлой зеленью и общим каким-то голубоватым тоном, особенно явственным после утренних, быстро уходящих туманов. Долина вместе с лесным склоном когда-то принадлежали самому Григорию Потёмкину, пышно именовавшему ее Темпейской[167], а затем была продана адмиралу Мордвинову, тому самому, которому в 1827 году Пушкин посвятил возвышенное послание («Под хладом старости»). Все деревня Байдарской долины были данниками Мордвинова, его арендаторами и весьма возможно, что Пушкин слышал здесь о нашумевшей, тянувшейся с 1800 годов тяжбе татар с адмиралом (он требовал от них отбывания барщины). Мордвинов был одним из замечательнейших деятелей не столько екатерининского времени (как устроитель флота он оказался слабоват), сколько павловского и двух следующих царств. Он был поборником конституционной монархии английского образца, и популярность его у декабристов была столь значительной, что его намечали в правительство в случае переворота. При этом Мордвинов решительно не сходился с декабристами в части крестьянской реформы, считал необходимым сохранить «до времени» крепостное право и никак не мог примириться с теми свободами, которые Екатерина даровала крымским татарам. Разговоры о Мордвинове были тем неизбежнее, что селение Байдары по существу являлось его усадьбой. Там был небольшой барский дом, в котором, скорее всего, и ночевал Пушкин. Сам Мордвинов там бывал редко, и почтенные путешественники, вынужденные ночевать в Байдарах, останавливались в доме адмирала. Сумароков пишет, что ему и его спутникам в этом доме отвели «две небольшие комнаты», внеся в них огромные связки соломы для посетителей, и «приказчик господина Мордвинова, крепостной его малороссиянин» подавал им ужин, кофе и трубки. Муравьёв, по-видимому, жил в том же доме с достаточными удобствами, так как в письме его из Байдар сообщается о желании здесь отдохнуть, переждав дурную погоду. Очевидно, в том же мордвиновском доме, в упомянутых двух комнатах для гостей, остановился и Пушкин в ночь с 5 на 6 сентября. Это тем вероятнее, что генералу Раевскому всюду отводили лучшее помещение.

Утро 6 сентября – утро 7 сентября

Самая трудная часть пути была позади. Из Байдар дорога, всё такая же «средняя», шла вдоль речки на север, сперва вверх, а затем почти полого до селений Варнутка и Мискомья (или Мускомья), которая, как это водилось в Крыму, делилась на две слободы: верхнюю и нижнюю, большую и малую («биюк» и «кучук»). Путь до Варнутки шел лесом: буки по склонам и падям, дубы на равнинах. Травы в эту пору шли по второму разу, и в воздухе пахло сеном, по-татарски наметанным в лохматые стога. Кучук-Мискомья, где обычно делали полдневный привал, была лесной деревенькой у входа в узкую долину. Дорога шла по каменистому ущелью, по обрушенным замшелым камням. Здесь снова был хаос камней, кривых сосен и причудливо изогнутых лиственных деревьев. Пересекая эту долину, дорога обходила холмы и приближалась к небольшому, но глубокому морскому заливу, окруженному скалами и можжевеловыми зарослями, которые как тогда, так и в наши дни напитывают воздух крепчайшим запахом смолы. Место это, в те времена названием не обозначенное, впоследствии именовалось Бати-Лиманом, т. е. Глубоким Заливом[168]. Дорога поднималась над заливом дугой и вид с нее был великолепный. Можно предполагать, что здесь путники, спешившись, спускались к морю, чтобы выкупаться.