Театр

He broadened every gesture, he exaggerated every intonation.	Он утрировал каждый жест, чрезмерно подчеркивал каждое слово.
But it was a very different matter when he rehearsed his cast; then he would suffer nothing artificial.	Но когда он вел репетицию с труппой - иное дело, тогда он не переносил никакой наигранности.
His ear was perfect, and though he could not produce the right intonation himself he would never let a false one pass in anyone else.	Ухо у Джимми было идеальное, и хотя сам он и слова не мог произнести в нужной тональности, сразу замечал, если фальшивил кто-то другой.
'Don't be natural,' he told his company.	- Не будьте естественны, - говорил он актерам.
' The stage isn't the place for that.	- На сцене не место этому.
The stage is make-believe.	Здесь все - притворство.
But seem natural.'	Но извольте казаться естественными.
He worked his company hard.	Джимми выжимал из актеров все соки.
They rehearsed every morning from ten till two, when he sent them home to learn their parts and rest before the evening's performance.	Утром, с десяти до двух, шли репетиции, затем он отпускал их домой учить роли и отдохнуть перед вечерним спектаклем.
He bullied them, he screamed at them, he mocked them.	Он распекал их, он кричал на них, он насмехался над ними.
He underpaid them.	Он недостаточно им платил.
But if they played a moving scene well he cried like a child, and when they said an amusing line as he wanted it said he bellowed with laughter.	Но если они хорошо исполняли трогательную сцену, он плакал, как ребенок, и когда смешную фразу произносили так, как ему хотелось, он хватался за бока.
He would skip about the stage on one leg if he was pleased, and if he was angry would throw the script down and stamp on it while tears of rage ran down his cheeks.	Если он был доволен, он прыгал по сцене на одной ножке, а когда сердился, кидал пьесу на пол и топтал ее, а по его щекам катились гневные слезы.
The company laughed at him and abused him and did everything they could to please him.	Труппа смеялась над Джимми, ругала его и делала все, чтобы ему угодить.
He aroused a protective instinct in them, so that one and all they felt that they couldn't let him down.	Он возбуждал в них покровительственный инстинкт, все они, до одного, чувствовали, что просто не могут его подвести.
Though they said he drove them like slaves, and they never had a moment to themselves, flesh and blood couldn't stand it, it gave them a sort of horrible satisfaction to comply with his outrageous demands.	Они говорили, что он дерет с них три шкуры, у них и минутки нет свободной, такой жизни даже скотина не выдержит, и при этом им доставляло какое-то особое удовольствие выполнять его непомерные требования.
When he wrung an old trooper's hand, who was getting seven pounds a week, and said, by God, laddie, you're stupendous, the old trooper felt like Charles Kean.	Когда он с чувством пожимал руку старого актера, получающего семь фунтов в неделю, и говорил: "Клянусь богом, старина, ты был просто сногсшибателен", - старик чувствовал себя Чарлзом Кином [Кин, Чарлз Джефри (1811?-1868) - известный английский актер].