Личность, которая создает перверзию, в некотором смысле изобретает заново человеческую сексуальность, в ее генитальном и гетеросексуальном аспекте. Меняя цели и объекты, человек создает новую первичную сцену (McDougall, 1978). Эта изобретенная сексуальная реальность достается недешево. Акт, который поддерживает новую сексуальную теорию, тяжело нагружен тревогой и переживается как одержимость вынуждающей неконтролируемой силой. Хотя компульсивность и тревога в свою очередь эротизируются, неосексуальные изобретатели всегда производят впечатление, что они не выбирают свои сексуальные проявления и не управляют ими. «На меня словно проклятие наложено», — как выразился один пациент-фетишист. «Я уверена, что такой и родилась», — призналась пациентка-лесбиянка, которая приглашала домой парочки, чтобы смотреть, как они занимаются любовью. Изобретатель обычно считает, что ему повезло сделать чудесное эротическое открытие. Иногда такие анализируемые раскрывают свое убеждение, что они открыли истинный секрет сексуального наслаждения, и что другие, не имея достаточно храбрости его попробовать, завидуют их совершенному решению. «Совершенство», конечно, состоит в том, что творец неосексуального изобретения расписал все правила и роль партнера. Ничто не оставлено на волю случая. Правила железные, и малейшее изменение ситуации или реакции партнера может вызвать нестерпимую тревогу. Эта хрупкость сочетается со склонностью приписывать обществу часть собственной внутренней реальности субъекта. Эта проекция напоминает психотическое мышление. «Шокирует, что эти плетки продают открыто в магазинах кожгалантереи; это они нарочно, чтобы подстрекать людей к сексуальным эксцессам», — пояснял один молодой человек, который платил проституткам, чтобы они пороли его. «Все мужчины, в основном, гомосексуальны, — говорил один гомосексуалист, — но им не хватает храбрости признать это». Фактически, авторы неосексуальных сценариев постоянно ищут внешних подтверждений их универсальности. Возможно, сама эта бдительность помогает им найти, с удивительной легкостью, партнеров, которые охотно играют роли в их личном эротическом театре.
Главная тема неосексуального сюжета — неизменно кастрация. Драма может воображаться как материнское или отцовское наказание фаллического рода, форма нарциссической кастрации, догени-
тальная кастрация или даже угроза всему телу и самой жизни. Но триумф неосексуального сценария в том, что цель-кастрация осуществляется только в игровой форме, а многие принципиальные темы тщательно скрываются: желание кастрировать партнера, например, скрывается за потребностью исцелить другого. Страх быть кастрированным самому отыгрывается символически, чтобы доказать, что кастрация не причиняет вреда; вместо нее, напротив, происходит дополнение до целого. Мы могли бы добавить, что если бы не эта доминирующая фантазия, мы были бы уже не в мире девиантной сексуальности, а в мире психоза. Требуется ли по сценарию порка, связывание или удушение (полового органа или тела как целого), требуется ли вынудить партнера или быть вынужденным самому потерять контроль (над сфинктером или над оргазмом), нужно ли унижать партнера или быть униженным — в любом случае бессознательный смысл остается неизменным. Это все замены актов кастрации, и поэтому они служат иллюзорному господству над каст-рационной тревогой, на любом мыслимом уровне.
Мы неизбежно должны признать, что эти необычные изобретения, которые обычно появляются на свет в подростковом возрасте, представляют собой лучшее доступное объяснение или сексуальную теорию, которую ребенок смог найти, чтобы справиться с подавляющими конфликтами и противоречиями. Родительский диалог, касающийся сексуальности, наряду с моделью сексуальной пары, которую составляли родители в глазах ребенка, этиологически важнее всего. В ходе анализа многие странные детали этих эротических сценариев открывают свои исторические и часто достойные жалости корни в личном прошлом изобретателя, особенно когда подавляющее чувство нарциссической боли добавилось к кастрационной тревоге. Следующие случаи иллюстрируют, как травматичные родительские установки детства удалось вместить в неосексуальный сценарий взрослого.
Молодой человек компульсивно искал гомосексуальных партнеров каждую ночь и был эротически удовлетворен, только когда на его пенисе оставались следы фекалий партнера. Другой анализируемый порол себя перед зеркалом, и кульминацией его сексуального возбуждения был вид отметин хлыста на ягодицах. Что репрезентируют эти сценарии, и в чем источник их эротической власти? В этих театральных эротических пьесах много пробелов, к которым даже сами авторы потеряли ключ. В обоих случаях скрытое значение было частично реконструировано в ходе анализа.