Театр души

Сновидение содержит все центральные элементы невротического эдипального конфликта, скрытые в гомосексуальной драме. Скрытое содержание сновидения очевидно: сын-кровосмеситель пытается занять место араба-отца. Они спорят за право на это материнское пространство, но отец, как можно представить, лучше вооружен, чем сын. (В своем настоящем детстве пациент считал своего отца слабым и неприспособленным к жизни.) Он угрожает сыну своим могущественным фаллосом, который, в то же время, представляет собой инструмент для его кастрации. Столкнувшись с этим запрещающим отцом, сын находит волшебное решение (теперь в сновидении, но в прошлом — это и было его эротическим ответом на бессознательную угрозу). Он бросает желанное место, и его новое желание сосредотачивается на красоте ножа отца, который запрещает ему доступ в «прекрасное местечко». Он поглаживает этот нож, и ему удается соблазнить отца-араба и отвлечь его внимание от угрожающей ситуации. Отец улыбается, потом кричит и его уносит сексуальным потоком (грязным и опасным). Он падает в грязь, где и должен умереть.

Таким образом, сын эротически преодолевает своего внутреннего преследователя, именно так, как он и делал это в своем гомосексуальном сценарии, где фигура преследователя проецировалась на партнера. Под личиной исцеления другого (фактически, этот пациент часто заявлял, что его акты фелляции целебны), пациент исцелял себя за счет ущерба другому, как показывает сновидение. Он освободил себя и от аналитика (это он уезжает в отпуск вместо нее), и в то же время освободился от зависимости от бросающей и кастрирующей матери. Он освобождает себя и от невесты, которая носит такой же кошелек, как у отца-араба, что означает ее доступ к фертильной мощи отца. (Во французском языке само слово «1а burse» в единственном числе означает кошелек, а во множественном — мошонку. Кошелек, вдобавок, имеет два отделения.) Обладая отцовским оружием и драгоценным кошельком, теперь он может делать, что хочет.

Этот пациент часто хвастался своими гомосексуальными приключениями и эротическим возбуждением, которое он чувствовал, соблазняя своих партнеров делать то, чего хочет он. Но он, наконец, понял, что важный контроль над оргастической разрядкой партнера означал символическую кастрацию другого, которая на короткое время давала ему чувство большей мужественности. Сцена сновидения, где он спокойно признает, что партнер должен умереть, подняла в его ассоциациях большую тревогу и подозрение, что его сексуальные похождения всегда несли в себе скрытое желание убивать. Это озарение играло важную роль в его анализе много месяцев и, в то же время, позволило ему реконструировать свои определенные детские сексуальные теории.

Метафоры сновидения богаты смыслом. Араб-отец умирает в результате анального изгнания. Его падение в грязь означает, с одной стороны, что он пал жертвой сексуального желания, которое уравнено с тем, что его уносит прочь «вагина-анус» в позорном и грязном акте. Эта фантазия была связана с возбуждающей темой унижения, которое играло столь же важную роль в сексуальном сценарии. Измерение унижения, такое частое при неосексуальности, почти неизменно связано с анальным эротизмом и господством над функциями тела. Они, в свою очередь, связаны с генитальными, нар-циссическими и эдипалными фантазиями и чувством кастрации на каждом уровне. У данного пациента исследование этих факторов, наряду с главным исследованием убийственной агрессии, скрытой в его аффективной реакции на партнеров (а также образы партнеров), произвело радикальное изменение в его либидинальной экономии. После длительной переработки его ненависти к мужчинам и, соответственно, его ненавистного образа самого себя, он, наконец, смог понять и принять свой инфантильный садизм и увидеть его как часть своей примитивной сексуальности, которая никогда не была интегрирована в его взрослую эротическую жизнь. Вместо этого она вызывала равно свирепое и архаичное чувство вины, которое вынуждало его компульсивно искать наказания. (Все это составляет часть кляйнианской концепции переработки депрессивной позиции.) Следом за этой фазой анализа компульсивный элемент гомосексуальности пациента стал слабеть, пока, наконец, он не потерял всякий интерес к ней. Произошла интернализация его фалличного образа себя, и искать его во внешнем мире больше было не нужно.