Театр души

Второе сновидение более непосредственно относится к важному вопросу о потребности исцелить другого, в то же время отрицая собственное внутреннее состояние мертвенности, род психической кататонии, которое находится по другую сторону депрессии, ближе к нарциссическим страхам и психотическим фантазиям, связанным с ранними объектными отношениями, чем к нарциссической тревоге вокруг эдипальной ситуации. Софи, молодая гомосексуальная женщина, после семи лет анализа смогла ослабить преследующую сторону своего характера, а также модифицировать определенные, виртуально психотичные идеи, относящиеся к образу своего тела. В результате этих психических изменений появилась большая стабильность в ее работе, а также в любовных отношениях. Осужденная в прошлом на бесконечный поиск новых партнерш, она, наконец, смогла поддерживать относительно стабильные отношения с одной женщиной. Как многих гомосексуалов обоих полов, ее совершенно не интересовало личное оргазмическое удовольствие. Как она выразилась, ее единственное эротическое удовольствие — доставить удовольствие партнерше; мы снова обнаруживаем фантазию Карен из главы 1 об одном поле на двоих. Сновидение приснилось Софи в момент решительного разрыва двухлетних отношений, которые она поддерживала с подругой.

«Я стою на краю высохшей долины, и у меня тоже все пересохло и хочется пить. На другом краю долины я вижу Беатрису, но она заперта в собственном доме. В ярости, что она так далеко, я бросаюсь к ней через эту долину. Я везде натыкаюсь на собачьи кучки, но чем дальше я иду, тем больше долина свежеет и зеленеет, растения растут, вода течет. Внезапно я оказываюсь в доме у Беатрисы, на первом этаже. Там тоже растут деревья, цветы, фрукты. Я тянусь сорвать их, но они ускользают от меня, и я начинаю всхлипывать от злости.»

Мы видим в образах этого сновидения потребность Софи принести своей подруге свежую воду, зелень и жизнь, в то время как она сама не может вкусить плодов своей эротической любви. Это она жаждет, но должна отдать другой все то, чего лишена сама. Все эти элементы фантазии скрывались в ее любовных актах. Ее любовницы всегда были «сломленные люди», как она называла их, с множеством психологических проблем, которые она старалась понять и разрешить для них. Если у нее не было убеждения, что она исцеляет свои объекты любви, ее переполняло чувство, что она в опасности и внутренне мертва. Тогда она попадала в серьезные автомобильные аварии и включалась в пьяные оргии, которые подвергали ее жизнь опасности.

Во второй части сновидения пациентка пытается застрелить свою подругу из револьвера. Если она больше не может быть средством репарации, не может предложить свою жизнь в подарок своей любовнице, тогда у нее больше нет идентичности и нет веских причин существовать. Таким образом, она оказывается опять в своих детских отношениях с матерью, депрессивной женщиной, которая не могла позволить дочери ни малейшей свободы движений. Малышкой, она могла спать только на руках у матери; девочкой, она должна была держать открытой дверь своей спальни, так чтобы мать из родительской спальни всегда могла видеть ее с помощью зеркала. Ее подруга Беатриса стала этой контролирующей, но жизненно необходимой персоной. Говоря о ней, Софи объясняла: «Наши отношения — постоянная мука, и я должна бороться за то, чтобы не дать ей разрушить меня; но без нее я не существую. Или жизнь с ней, или смерть в одиночестве». Так безнадежно она выражала детские отношения с грудью-матерью, но такие, где ребенок призван дать жизнь своей матери. Только так она могла найти какой-то смысл в своем существовании и выжить психически. Это был не один пол на двоих, и не одно тело на двоих, а действительно — одна жизнь на двоих!

У гомосексуальных анализируемых самоубийство — не пустая угроза, поскольку оно поддерживается бессознательным желанием убить объект желания, когда последний оказывается жизненно необходимым объектом. От этой фантазии успешно защищает внутреннее состояние мертвенности. А столкнувшись с ужасом возникающего в результате чувства пустоты, пациент выбирает почти какой угодно путь бегства. Это патогенное последствие неудачи в отделении и индивидуации — прототип того, что позже станет фаллической кастрационной тревогой. Если субъект не делает выбор убить этот депривирующий и контролирующий объект такой отчаянной нужды, то есть, убить партнера, который приносит какой-то смысл жизни (психотический акт и редкое решение), то он или она часто выбирают самоубийство, когда боль от чувства брошенности становится нестерпимой.⁵'"