Однако в ходе анализа оказывается, что у этих резких портретов есть обратная сторона. Образы родителей тотально расщеплены. За идеализированной матерью мы открываем ведьму, кастрирующую и кастрированную; за презренным отцом скрывается богоподобный, с идеализированным и некастрируемым фаллосом. Избегание эди-пального конфликта, притворная кастрация, отказ придать символическое значение различию полов и поколений, отвергание фаллоса как символа желания обоих полов, отречение от первичной сцены — все эти факторы явно связаны с внутренними объектами и конфликт между ними скрыт в бессознательном.
Родительская пара, состоящая из обожаемой матери и никчемного отца, конечно, не исключительная собственность тех, кто заново изобрел человеческую сексуальность. Новую первичную сцену и неосексуальность нельзя полностью объяснить эдипальными фрустрациями и потребностью защитить либидинальный и нарцисси-ческий катексисы внутреннего объектного мира. Часто говорят, что за каждой перверзией есть скрытые бисексуальные желания, но и эта черта у изобретателей неосексуальности нисколько не специфична. Бессознательное желание обладать привилегиями и органами обоих полов есть у каждого и составляет важный элемент удовлетворительных гетеросексуальных и любовных отношений; у невротичных людей тот же самый фактор плодит симптомы. Что касается неосексуальных изобретателей, точнее будет сказать, что им эта биполярность сексуальной идентификации запрещена и становится у них источником глубокой тревоги. Они не способны полностью идентифицироваться ни с одним, ни с другим полом. Вместо этого осуществляется поддельная идентификация, напоминающая, скорее, карикатуру, чем сексуальную идентификацию, вроде карикатуры на женственность у трансвеститов, или ложной «мужественности», которой щеголяют садомазохистские практики.
Дети, которым в подростковом возрасте суждено изобрести неосексуальность, тоже пытаются осмыслить то, что они услышали и поняли из семейных разговоров о сексе. Мы открываем при их анализе, когда они становятся взрослыми, что у них была настоятельная потребность понять непоследовательные сообщения, касающиеся тела и гениталий, как принадлежащих собственному полу ребенка, так и противоположному. Необходимость изобрести теорию возникла изначально из факта, что ребенок слышал вещи, противоречащие тому, во что, очевидно, верило общество (и другие дети).
Размышления матери на тему половых различий и роли сексуальности в родительской паре обычно вспоминаются (или интерпретируются) как враждебные отцу, его сексуальным желаниям и мужской сексуальности в целом. Хотя несомненно верно, что многие девиантные акты скрывают в себе идентификацию с материнским желанием принять пенис (при гомосексуальных отношениях или символическим образом, в форме фетишистких объектов), в то же время, существует и вторая идентификация, бессознателььного характера, с материнским кастрирующим отношением к мужчинам, в частности, к отцу и его пенису.
Те, кто стал гомосексуальным, тоже, видимо, прониклись материнским негативным отношением к людям другого пола. Мальчики часто слышали, что девочки — опасные, грязные, лживые, хотят их поймать; девочки запомнили, что у мужчин только одна мысль в голове — соблазнить, развратить, обидеть их или завлечь для садистского изнасилования, после которого они вряд ли останутся в живых. Кто захочет гетеросексуальных отношений, представленных в таком виде? При этом мать становится единственным доступным объектом любви. Ее речи о сексуальности воспринимаются как неопровержимая истина, в особенности, когда отец помогает такой сексуальной установке, уходя от ребенка или активно издеваясь над его сексуальностью и будущей женственностью или мужественностью. Депрессия, которая неизбежно выходит на свет при анализе таких пациентов, часто связана с тем, что отец обесценивал или не признавал их сексуальную идентичность; его отрицание их неотъемлемой ценности в качестве человеческого существа стало источником нар-циссической умерщвленности, которая тоже позднее будет искать компенсации в неосексуальном сценарии.
Эдипальная структура — шаблон ребенка для концепции взрослой сексуальности и ее символического расширения в виде картины общества в целом. Таким образом, модель влияет не только на будущие сексуальные паттерны, но и будущие социальные обмены любого рода. У детей, о которых здесь речь, эта структура явно искажена, отчасти в результате родительских повествований и проповедей о поле и сексуальности. Так как эти сообщения отличаются от нормальных культуральных сообщений о сексуальности, такие дети рискуют запутаться в своем чувстве сексуальной идентичности и в понимании своего места в семейной структуре. И тогда они чувствуют, что вынуждены изобрести теорию, чтобы добиться согласованности своего места и своей роли.