Театр души

Если мы хотим достичь лучшего понимания корней неосексуальности, мы должны заглянуть за ложные или фрагментарные родительские сообщения о сексуальной идентичности и сексуальных отношениях и попытаться реконструировать самые ранние сообщения матери и младенца друг другу. Первое отличие, которое осознает младенец, это не отличие полов друг от друга, а отличие друг от друга этих двух телесных единиц, и поэтому самые ранние тревоги включают глобальный телесный ущерб. Голос матери долго предшествует ее словам. Ее способы кормить, качать, ласкать и вообще ухаживать за ребенком все вносят вклад в самые ранние основы эрогенных переживаний. При этом первом чувственном обмене между двумя телами бессознательные реакции матери на чувственное возбуждение уже передаются, и ребенок начинает формировать сексуальную идентичность (Lichtenstein, 1961). Психические репрезентации эрогенных зон и телесных функций приобретаются в непосредственном отношении к материнскому телу; понемногу биологическое тело становится психологическим и эрогенным.

В начале жизни ребенка псюхе галлюцинаторным образом относится к объектам потребности и удовольствия, словно они порождаются им самим. Первичная мегаломания быстро уступает место признанию «еще чего-то», отвечающего за то, чтобы доставить ему переживание удовлетворения и удовольствия. С этого времени ребенок становится неутомимым ученым, исследующим источники удовольствия и способы избегать неудовольствия. С этой поры псюхе функционирует под управлением первичного процесса мышления; источники удовольствия и боли больше не порождаются им, а считаются всецело во власти Другого. Этот Другой может решать, будет ли субъект испытывать удовольствие и удовлетворение или же неудовольствие и боль. Все, что случается с младенцем, он понимает как «ее» желание. Мы можем уже проследить здесь первичные корни того, что может быть трансформировано психотическим мышлением в сексуальную фантазию о «влияющей машине» (Tausk, 1919), таинственном аппарате вне контроля субъекта, который вызывает сексуальные или ужасно болезненные ощущения.

Эта вера в волшебную власть Другого присутствует у многих неосексуальных творцов, хотя более здоровая часть псюхе сомневается в ней. Таким образом, аналитику часто доводится слышать заявления анализируемого, говорящего о собственных Эго-синтон-ных изобретениях: «Я — жертва проклятия», или «Это не я сам участвую в совершении этих действий — я как робот, заранее запрограммированный, ничего не могу с этим поделать». Ответственен Другой, а субъект освобожден от какого бы то ни было чувства личной вины или ответственности.

На самых ранних стадиях психической жизни каждый младенец отвечает тому, что мать, сознательно или бессознательно, хочет от него. Касториадис-Оланье (Castoriadis-Aulagnier, 1975) в своей глубокой книге о корнях психоза ссылается на постоянно «говорящую тень», которую каждая мать проецирует на маленькое физическое существо, своего ребенка.

«Мать просит это тельце, о котором она заботится, пеленает и кормит, чтобы оно постаралось подойти под фантазию-тень, которую она на него отбрасывает. Эта “тень”, которая является лишь частью ее сообщений ребенку, представляет собой для ее сознательного Эго то, что тело ребенка представляет собой для ее бессознательного; определенный образ бытия, определенные качества и будущее, желаемые бессознательно для этого ребенка... Таким образом, пожелания каждой матери своему ребенку неизбежно станут тем, чего ребенок будет просить и ожидать от нее».

Мать может выставлять неподобающие и несправедливые требования к телу и разуму своего ребенка, не осознавая этого. Одна из моих пациенток часто ставила своим трем детям, с младенчества, клизмы (см. главу 4), не потому что видела в этом физиологическую необходимость, а чтобы избавиться от нестерпимого чувства, что она сама «грязная». Точно так же ребенок может стать контрфобийным объектом, защищающим мать от тревоги или депрессивных состояний. Роберт Столлер, в своем исчерпывающем исследовании (Stoller, 1968) проблем половой и гендерной идентичности выдвинул гипотезу, что матери лиц с сексуальной девиацией вполне могли использовать своих детей в качестве переходного объекта. Сообщения матери пропитаны ее собственной психологической позицией, которая передается ребенку, так как это она дает ему слова для зон и функций тела, и она одна может научить ребенка называть и узнавать различные аффективные состояния. Она выносит окончательный приговор, какие мысли допустимы и позволительны, а какие — «немыслимы». Таким образом, мать легко может передать своему ребенку хрупкий, лишенный эротизма, отчужденный или искалеченный образ тела.