Театр души

Фундаментальная амбивалентность, связанная с личностью или личностями, избранными в детстве для выполнения переходной функции, неизбежно проявится во всю свою силу и в аналитических отношениях. Аналитик, привилегированный внешний объект, воспринимается так же, как и первичная мать, которая то чрезвычайно хороша, то чрезвычайно плоха. В аналитических отношениях сила бессознательного требования (слиться с объектом и восстановить все идеализированные измерения себя, которые проецируются на объект) явно не найдет удовлетворения. В то же время безграничная ярость, которую неизбежно создаст такая ситуация, постоянно стремится к вынесению вовне в переносе. Анализируемые разрываются между верой в благотворные качества аналитика и иллюзией, что они попали в когти его магической способности заставлять их страдать, просто для своего удовольствия. Анализ отношений переноса тогда становится труднее обычного, так как вехи, идентифицирующие Я, так же перепутаны, как и во внешней жизни. Пациент часто считает, что аналитик ответственен за вытекающую из этого растерянность. В такой мучительной ситуации переноса, чреватой враждебностью и чрезвычайной зависимостью, подобные пациенты очень неохотно выдвигают на психоаналитические подмостки сцены любви и ненависти, которым необходимо словесное выражение и осмысление, возможно, в первый раз. Если, однако, в отношениях установлено чувство доверия к аналитику и к способности аналитика принять и понять чувства любви и ненависти (а это не всегда случается), тогда аналитик, суррогатный переходный объект, может быть воспринят и как реальный, и как воображаемый объект в пространстве между двумя их субъективностями, так что между Я анализируемого и Я аналитика может произойти подлинная встреча.

IV

Постановка непредставимого: «Ребенок, которого едят»

Когда Исаак впервые ко мне обратился, он заявил, что никогда не страдал ни от каких психологических проблем до сорока, когда его укусила оса. С тех пор он стал страдать от мучительных приступов тревоги, невроза тревоги такой силы, что огромные количества психиатрических препаратов смягчали его симптомы всего лишь на малое время. Спустя четыре года он наконец признал, что попал в пугающую зависимость от лекарств и в результате страдает его работа. По совету друга он, наконец, обратился к аналитику, но у него не было ни малейшей надежды, что психоанализ сможет ему чем-нибудь помочь.

Главный интерес клинической презентации состоит в теоретических положениях или неразрешенных вопросах, которые она поднимает. Так как эти факторы часто мотивируют наш выбор именно этого, а не другого пациента, они требуют рассмотрения. Почему я взяла Исаака на лечение, хотя на тот момент у меня и так было слишком много пациентов? И почему я делала так много записей во время его анализа? Последнее требует особенно сильной мотивации, большей, чем просто заинтересованность своей клинической работой и своим пациентом. В данном случае, история Исаака обещала мне глубинное освещение теоретических вопросов, которые не давали мне покоя несколько лет, например, вопроса об отношении истерических состояний к психосоматическим и о различиях между ними, который я уже пыталась разрешить в более ранней публикации (McDougall, 1978; 337-96).

Несмотря на интригующий вопрос, почему человеку может понадобиться сорок лет (и укус осы), чтобы у него развился невроз тревоги, я, может быть, и не взяла бы Исаака в анализ, если бы на первых двух интервью он не рассказал мне, что в течение этих якобы свободных от тревоги сорока лет он страдал от разных психосоматических расстройств: язвы желудка, приступов тетании, астмы и непонятных кардиологических симптомов. Некоторое время я обдумывала идею, что недостающая связь между психосоматическим и истерическим формированием может быть частично раскрыта в этих промежуточных формациях, которые я называю расстройствами-отыгрыванием, и которые иногда принимают форму актуального невроза, редко используемой категории, введенной Фрейдом (Freud, 1898). И вот появился Исаак, с развитым неврозом тревоги, психосоматическим анамнезом за плечами и видимым отсутствием истерии или любых других выраженных невротических симптомов! Вдобавок я находила его обаятельным — интеллигентным и чуть сумасшедшим, именно в притягательном для меня духе (хотя до своего анализа Исаак и считал себя самого одним из самых здравомыслящих людей, которые когда-либо ему встречались). Воздавая себе по справедливости, должна сказать, что я все-таки предлагала ему поискать другого аналитика, поскольку какое-то время не могла взять его, а его симптомы и страдания были немалыми. Но Исаак твердо отклонил мое предложение. Он был готов ждать год, при том, что мы будем время от времени встречаться. Я согласилась. Мне показалось, что к худу или к добру, но мы друг друга выбрали.

ИСААК И ОСА