Театр души

Несмотря на страх пристраститься к анализу и, следовательно, впасть в безнадежную от него зависимость, Исаак смог дойти до меня, потому что знал из нашего самого первого телефонного разговора, что у меня нет для него места. Его полностью устроил предложенный мной компромисс: мы могли бы встречаться при случае, до тех пор, пока я не смогу предложить ему четыре сессии в неделю на кушетке. Время ожидания составило полтора года, на протяжении которых Исаак звонил мне с просьбой о сессии все чаще и чаще. Когда я не могла его принять, он записывал свои свободные ассоциации на кассету и приносил ее мне.

За это время я узнала важные факты, касающиеся начала его язвенной болезни, которые позволили мне заглянуть в глубь его «непредставимого», которое внесло вклад в его психосоматические заболевания и невроз тревоги. Его язвенная история началась после двух важных событий, случившихся, когда ему было 19 лет: несмотря на хорошую успеваемость, он провалил очень важный экзамен на бакалавра, и, во-вторых, получил первый половой опыт. Второй экзамен, по его ощущению, он сдал успешно. Но это по-видимости счастливое начало взрослой сексуальной жизни подняло в нем глубинные и примитивные формы тревоги, о которых он совершенно ничего не знал.

В течение этих первых полутора лет нерегулярных контактов Исаак также реконструировал эмоциональный климат, в котором его и укусила пресловутая оса. К своему удивлению он открыл, что завидует своему другу Пьеру: Пьер не только мог подолгу толковать с его женой об их аналитиках и анализе (так что Исаак чувствовал себя исключенным из этих разговоров), но и мог позволить себе, чтобы на него слишком сильно влияла его собственная жена, к сильнейшему раздражению Исаака. (Тут у меня возникла первая «свободно парящая гипотеза»: укус осы мог бессознательно представлять собой страшное и желанное гомосексуальное проникновение, в котором бессознательным желанием Исаака могло быть место, которое занимали обе жены в отношениях с Пьером. Ситуация (а также его раздражение на мать) позволяла предположить истерическую идентификацию Исаака, в его фантазии, с инфарктом отца.)

СТРАХИ И ДУШАЩАЯ ЛЮБОВЬ

Здесь я подведу итог первому году интенсивной аналитической работы с Исааком. Несмотря на его решимость «не иметь ничего общего с переносом», очень скоро Исаак привязался к анализу, и мы прошли через обычный медовый месяц эдипальной проекции: он ревнивым оком высматривал признаки наличия у меня других пациентов, подолгу рассуждал о других комнатах в моем жилье, решил (вопреки свидетельствам противоположного), что «здесь нет мужчины» и т.п. Среди его ассоциаций был и разбор инцеста, причем Исаак не мог понять, почему это он должен быть запрещен. Все это привело в конце концов к открытию заново той важной роли, которую он всегда играл в жизни своей матери. Единственный ребенок, он был «ее маленьким мужчиной», и много лет она звала его «топ petit soleil» («мое солнышко»). Когда его родители ссорились, мать уходила спать с Исааком. Он настаивал, что между его родителями не было сексуальных отношений, но воспоминания заставили его признать, что они, тем не менее, большую часть времени разделяли ложе. В любом случае, контакт между Исааком и матерью был, кажется, необычайно интимным, а отец, видимо, не предпринимал никаких шагов, чтобы разделить их, он, скорее, бросил Исаака, предоставив ему быть фаллическим дополнением матери. По крайне мере, Исаак так это интерпретировал. Исаак, казалось, неявно разделял гипотезу Фрейда, с том, что главное желание женщины — иметь ребенка-мальчика. Но по мере продолжения анализа Исаак заинтересовался, в первый раз в жизни, а не ревновал ли и не сердился ли на него отец. Он действительно считал, что занял место отца подле матери.

Некоторые неискоренимые воспоминания детства и исторические детали тоже были крайне важны для понимания условий, в которых рос мальчик. Он происходил из нерелигиозной еврейской семьи, бежавшей в Париж во времена немецкой оккупации. Исаак все время вспоминал о бомбежках, во время которых мать, чтобы спасти его, накрывала его со спины своим телом. Различные контексты, в которых всплывало это воспоминание, несмотря на все горькие и нежные чувства, которые оно в нем вызывало, побудили меня спросить себя, не могла ли фантазия об «укусе осы» пробраться в бессознательную память Исаака, как оса, которая застигла его врасплох со спины.

В это же время Исаака послали в католическую школу по соображениям безопасности. Он вспоминал об этом, что чувствовал себя не таким, как все. Помимо знания о реальности ситуации и понимания, что опасность была самой настоящей, мы пришли к выводу, что «разница» между ним и другими включала чувство, что у него «не такие» и более опасные отношения с матерью, чем у других. Историческая реальность, которая, несомненно, усиливала материнскую склонность защищать своего малыша, не была достаточным объяснением.