Театр души

У Исаака много «зрительных» затруднений: он боится зеркал, особенно боится поймать чей-то взгляд в зеркале, боится, когда на него глядят, и сам боится глядеть. Он боится увидеть вполне определенные вещи. Например, он не может смотреть, без сильного чувства тревоги, как парочки обнимаются, или даже просто гуляют, держась за руки; всегда отворачивается. Даже в кино закрывает глаза во время любовных сцен. (Его собственные фильмы гораздо больше касаются насилия, чем любви.) Он не в состоянии видеть похоронные процессии и опускает глаза, «чтобы не ускорить смерть отца».

К концу нашего первого года Исаак сумел признать, что до восемнадцати лет его сексуальные познания наталкивались на множество внутренних барьеров. Например, у него не было какого бы то ни было образа женского тела, и он чувствовал, что половое устройство женщины ему неизвестно. Он отрицал всякие сексуальные отношения между родителями и впоследствии изумлялся, какое же нужно было тогда психическое расщепление, чтобы сохранить такую иллюзию.

За этим вселяющим уверенность эдипальным материалом, который принес некоторые значительные изменения в психическую жизнь Исаака, стала просматриваться фантазия более примитивного содержания, хотя ее пока трудно было интерпретировать так, чтобы Исаак мог воспринять это не только чисто интеллектуально. Было вполне ясно, что в воображении он боится мужского проникновения, то есть, боится, что вдруг он обнаружит в себе такое желание.

Следовательно, требовалась защита со стороны женщины (матери и аналитика). Но за этим первым слоем бессознательной фантазии уже виднелся следующий, второй ужас — страшная фаллическая мать, которая могла вторгнуться и завладеть им, как душащая кошка, в то же время, не давая ему никакого доступа к защищающему и нужному отцу (который фигурировал в его сновидениях и ассоциациях как магический и неуловимый пенис). В течение первого года этот материал появлялся только в виде бесформенных страхов, что его задушат, утопят или что его дыхательная система развалится на куски изнутри. В отсутствие этих страхов он опять страдал от астмы. Я стала рассматривать эти приступы как немой способ сообщения все тех же тревог.

Из-за сильного бессознательного желания получить волшебный пенис от отца у Исаака создалось убеждение, что ему грозит неминуемая опасность, что в него проникнет мужчина. Его пока что нераскрытое стремление к осуществлению этой фантазии было необходимо, не только для того, чтобы подкрепить его фаллическую репрезентацию самого себя (среди прочих невротических страхов он всю жизнь беспокоился о том, что его пенис «слишком мал»), но прежде всего для того, чтобы ограничить опасную репрезентацию женского полового органа и тела. Для Исаака это была пустота пропасти, и он подвергался риску быть в нее втянутым, там раздавленным и проглоченным. Поскольку у него не имелось никакого образа сексуальной роли отцовского пениса в жизни матери, то психическая репрезентация ее полового органа теряла границы, становясь бездной, ожидающей, что он найдет там свою смерть.

Различные слои фантазии, здесь очерченной, представляют собой общее место в аналитической работе и являются основой ряда невротических симптомов и невротических паттернов характера, а также ядрами многих психотических фантазий (вроде бреда о «влияющей машине» (Tausk, 1919). Но важно при этом, что у Исаака не развилось никаких подобных симптомов для борьбы или взаимодействия с этими примитивными страхами. Они не относились к категории фаллической кастрационной тревоги и не принадлежали достаточно интегрированной эдипальной структуре. Исаак счастливо продолжил свою половую жизнь, без сдерживающих или тормозящих психических симптомов, которые защитили бы его от глобальной тревоги, при которой он чувствовал угрозу всему своему телу и существованию. Вместо этого у него развилась язва желудка, сердечное дисфункционирование, тетания и астма. Почти на сорок лет изгнанные им репрезентации и удушенные аффекты оставили его без малейшей психической компенсации за их утрату.

Я считаю способность изгнать из сознания идеи и связанные с ними эмоции главным вкладом в психосоматическую уязвимость. При видимой «нормальности» (если такое состояние можно определить не в рамках феноменологии, а иначе) психосома находится в состоянии постоянной готовности бросить вызов смертельной опасности, но нет психического осознания этой опасности и, следовательно, нет компенсации в форме психологических симптомов. «Тормозящий эффект», который могут вызвать в психической структуре невротические симптомы в этих случаях, был восхитительно точно описан (Engel, 1962).

К концу четвертого года анализа у Исаака значительно уменьшились приступы тревоги и боли в сердце. Единственный психиатрический препарат, который он все еще принимал в сколько-нибудь значительных количествах, был валиум, и то в основном во время перерывов в нашей аналитической работе, когда его соматические симптомы были опять готовы нахлынуть.