Театр души

Конфликты и персонажи прошлого, как и разные наши собственные детские и взрослые Я, — главные элементы, их которых и состоят наши тайные сценарии. Мы легко можем вообразить задачу Я нашего сознания, которое должно удовлетворить требования всех конфликтующих внутренних голосов, претендующих на внимание. Я постоянно стремится достичь и поддержать в какой-то мере ли-бидинальное и нарциссическое удовлетворение внешними отношениями и деятельностью, и в то же время оно старается придать смысл своей симптоматической продукции и тем самым обеспечить связность и последовательность. Другими словами, наша психика стремится сохранить иллюзию, что мы действительно знаем, о ком мы говорим, когда говорим Я. Этот подвиг требует воображения и изобретательности, и поэтому Я постоянно творит. Психический театр открыт двадцать четыре часа в сутки!

На психоаналитической сцене постепенно являются разные театры и их разнообразные труппы. По мере того, как анализируемый начинает доверять интересу аналитика и его способности вместить противоречивые эмоции любви, ненависти, гнева, тревоги и депрессии, выходящие на передний план, особенно когда развиваются фантазии об аналитике и аналитических отношениях, Я начинает раскрывать различные психические театры, в которых разыгрываются конфликты. Это также позволяет аналитику и пациенту узнать внутренние персонажи. Среди толпы появляются многие аспекты самости, одни идеализированные, другие не признанные сознательным взрослым Я. Столь же амбивалентные измерения людей из прошлого тоже занимают свои места в аналитическом дискурсе, так что становится возможным понять и их значение.

По мере продолжения анализа показываются уязвленные и печальные стороны детства, наряду с радостными и иррациональными. Многие из них долгие годы оставались за кулисами. Все они толкаются, чтобы их услышали, поняли, возможно, поаплодировали им. Люди из нынешнего дня присоединяются к этой толпе, и каждый из них тоже предстает в разном свете; позитивные и негативные к ним чувства создают временную путаницу, пока анализируемый не увидит, что здесь затронуты и его две важнейшие части. Из прошлого должны прийти главные фигуры детства — родители, как в их любимом и любящем измерении, так и их устрашающие и ненавистные образы. Появляются и сиблинги, как желанная и нежеланная части семейной констелляции. Другие члены семьи, простираясь на несколько поколений вглубь времен, приходят играть свои роли в человеческой драме каждого субъекта. Сценарии этих интернализо-ванных персонажей вспоминаются или реконструируются в ходе анализа. Между тем продюсеры и режиссеры должны найти смысл своего места в семейной истории, в надежде, что прежде чем они оставят психоаналитическую сцену, они узнают, кто же они, и что собой представляли для своих родителей. Оптимально, чтобы анализируемые познакомились и с целями своей личной жизни, и с причинами прошлых неудач в достижении этих целей.

Приобретая психоаналитический опыт, пациенты слышат в своих собственных свободных ассоциациях забытые голоса прошлого и пропавшие страхи и фантазии детства. Таким образом, создается новая сцена, на которой предстоит сыграть разворачивающуюся драму жития. Только что приобретенный опыт позволяет анализируемому вступить в диалог с фигурами из прошлого. Нити дискурса, резко разорванные в детстве, теперь могут быть вновь соединены и протянуты в настоящее и будущее.

По мере того как продолжается аналитическое приключение, все классические персонажи человеческой комедии занимают свои места на аналитической сцене. Разные грани отца, в одну минуту идеализируемого, а в другую — презираемого, в одной сцене — соблазнителя, в другой — кастратора, сперва противоречат друг другу в серии приводящих в растерянность воспоминаний и фантазий, конфликтующих между собой. На той же самой сцене возвращаются к жизни сложные образы матери, рассыпанные, как и отцовские, на множество разных матерей: восхитительную и пожирающую, всезнающую и всемогущую, соблазняющую и отвергающую, раздающую и отбирающую сказочные дары. К тому же каждое Я раскрывает неведомые грани самого себя: маленький Эдип, невротик и извращенец, мучимый неизбежным чувством вины, пойманный в лабиринт Запретного; Нарцисс, еще моложе, залитый слезами стыда и неадекватности, сражающийся с Невозможным.

Аналитическая сцена, таким образом, позволяет лучше познакомиться со своими инфантильными и взрослыми Я. Между тем аналитик ставится в положение каждого из людей, составляющих внутренний мир пациента. Необходимо, чтобы и аналитик тоже был в состоянии выносить интенсивность аналитических отношений, в их любящем и ненавидящем измерении, поскольку и аналитики тоже подвергаются риску, что их собственные внутренние персонажи и тайные сценарии могут по неосторожности попасть на сцену, где разворачивается приключение анализируемого, и тем самым исказить аналитический дискурс.