Театр китового уса

Внутри она находит моющую стаканы старушку. Кристабель выдает бессмысленную кодовую фразу «я бывала в деревне с дядей Морисом» и получает кодовый ответ «я хорошо помню Мориса», – и это максимум разговора, который она может вынести. Старушка спешно проводит ее в кладовую позади бистро, где Кристабель снимает рюкзак и садится между ящиками пустых бутылок из-под сидра, чувствуя, как слезы катятся по лицу, хотя сама она не двигается и не издает ни звука. Она прислоняется к ящику, откидывает голову.

Позднее старушка приносит ей черствый ломоть хлеба и сообщает, что кто-то придет за ней ночью. Он доктор, поэтому у него есть машина и пропуск, позволяющий выходить после комендантского часа. Прибыв, он загружает Кристабель на заднее сиденье маленького «Фиата», велит лечь и укрывает простыней. Доктор, низенький мужчина за пятьдесят с кудрявыми волосами и седеющей бородой, дает ей носовой платок и говорит, что, если их остановят, она должна прокусить губу и сплюнуть в него кровь.

Путешествие на машине медленное и плавное, и, хотя Кристабель не больна, она со своей лежачей позиции смотрит на проплывающее мимо ночное небо и чувствует парящее спокойствие пациента. Когда их останавливают – однажды на заставе вермахта и однажды французская милиция – она, как приказано, сплевывает кровь, и острое удовлетворение от укуса и красные следы на платке кажутся настоящими. Солдаты светят на заднее сиденье фонарями, и она кашляет и прижимает платок ко рту, чтобы они видели кровавое свидетельство. Она слышит, как доктор мрачным тоном говорит, что подозревает туберкулез. Солдаты отходят, ее накрывает темнота, и машина катится сквозь ночь.

У дома доктора ей помогают зайти и укладывают в постель. Доктор дает ей что-то от боли в лодыжке, которая распухла вдвое от своего нормального размера, и говорит, что это поможет ей уснуть. Она слышит его слова о том, что сильная доза обезболивающего все равно что укутывающая одеялом бабушка, но у нее нет ответных слов и нет голоса, поэтому она закрывает глаза.

Когда она снова их открывает, то видит деревянные стропила крыши над головой и столпы золотого света, льющегося сквозь щели в ставнях. Свет дезориентирует, кажется, сейчас вечер, и она слышит оживленный разговор снаружи. Она проверяет часы: проспала весь день. Она вытаскивает себя из постели, прыгает по деревянному полу к площадке и осторожно спускается по узкой лестнице. Она в низком длинном доме с каменными стенами, большими каминами и плиточными полами. Несколько предметов старой мебели – зашкуренный деревянный стол, покосившийся книжный шкаф, латунная лампа.

Она выходит на улицу, держась за косяк для баланса, и видит доктора с привлекательной женщиной за сорок и девочку лет семи. Они сидят вокруг стола под грецким орехом, который стоит на границе маленькой поляны, окруженной лесом. Все поднимаются поприветствовать ее.

– Присоединяйтесь, – говорит доктор, – вы, должно быть, голодны.

– Я должна уйти, – говорит она.

– Вы никуда не доберетесь с этой лодыжкой, – говорит он. – Поужинайте с нами, а после я на нее посмотрю. Но сперва сядьте. Скажите, как нам вас называть.

– Клодин, – говорит она и позволяет усадить себя за стол, покрытый белой тканью и с банкой цветов в центре. Женщина, представляющаяся Вандой, женой доктора, собирает тарелку хлеба и сыра, кусочков острой копченой колбасы, сваренных вкрутую яиц, салата, редиса. Бокал красного вина, резкого и грубоватого, налит доктором – Эдуард, говорит он, положив руку ей на плечо, – и Ванда предлагает тост за дружбу и победу.

После ужина Эдуард поднимает ее ногу на стул и аккуратно осматривает лодыжку. Он хмурится.

– Возможна трещина, – говорит он. – Нам нужен лонгет, и вам придется отдохнуть.

– Оставлять меня здесь небезопасно, – говорит она.

– Вы можете остаться на чердаке, – говорит он. – У нас там есть радио. Вы будете не первой, кого мы прячем там, Клодин.

– Вы сможете узнать, что случилось с моим организатором и радисткой? – спрашивает она, понизив голос. – Антуан и Сидония. Они британские агенты.

– Я попробую разузнать, – говорит он. – Но сейчас вы должны отдохнуть. Или выпить еще вина. И то, и то пойдет на пользу. Предписание врача.

Несколько дней спустя, меняя ей повязку на лодыжке, Эдуард тихо говорит ей, что Сидония и Антуан были выданы местным осведомителем. Узнав о существовании британских агентов, гестапо терпеливо выждало парашютного сброса, чтобы заполучить Антуана, прибывших из Англии и их полезные контейнеры. Затем они схватили Сидонию, провели быструю серию репрессий – сожгли фермы, расстреляли гражданских – и отвезли своих пленников во Френе, тюрьму на юге Парижа.