Театральные подмостки (СИ)

-- У вас своруешь! У вас на каждом метре видеокамеры! -- с вызовом крикнула курносая молодая работница.

Шмахель остановился как вкопанный.

-- Уволить её! -- взвизгнул он, вонзив взгляд в оробевшего мастера. -- Пускай катится!

Только у бара у него прошло возбешение. Утешил рычащее нутро, вызвал машину и укатил в серебристом "Мерседесе" в боулинг играть. В милый сердцу клуб. Тут тебе и баня, и сауна, и девушки, всегда готовые спинку поскрести.

Ну и Шмахель без внимания не остался. Две стройные длинноволосые блондинки, сидя за столом в одних купальниках, стиснули рыхлое тулово между собой и певуче щебетали всякий вздор. И это тулово уже совсем расплылось в пьяной одури, сияло как масленый блин и лишь плямкало толстыми губами: гы-гы, гы-гы... И мне передалось это крайне пьяное состояние. Я тоже мало что соображал и чувствовал, как в голове что-то гулко ворочается и изредка со звоном брякает.

В самый чудесный момент, как в лучших мелодраматичных опусах, нагрянула законная жена...

Согласитесь, мне несказанно повезло. За какой-то небольшой кусок времени перед моими глазами сложилась более-менее ясная картина жизни "уважаемого человека". И с супругой его познакомился.

Этой женщине на вид где-то под сорок. Маленькая и толстая, нелепое крашеное каре на голове. Надутые, как у трубача, щеки и, где-то посередине, -- ярко-напомаженные пухлые губы.

Она ворвалась в предбанник, как пар с каменки. Сходу завизжала, разбрызгивая фиолетовую пену в разные стороны и на потолок, -- и девушки прыснули кто куда. Эта женщина совсем не стеснялась в выражениях, билась в истерике, швыряя злобные обвинения, и притаптывала пухленькой ножкой. Орала так, что у неё серёжки брякали в разные стороны. А мясной директор тупо ворочал глазами и плавал в пьяном бреду, не в силах связать пару слов.

Основное, на что обманутая супруга упирала и давила, -- дескать, он всем обязан ей -- её связям и деньгам, вытащила из "нищеты и дерьма", а главное, благодаря ей он на свободе... и вот на тебе -- оказался свинья свиньёй...

Типичная трагедия...

Вот тут-то я, мгновенно протрезвев, и вырвался из этой жизни. Очнулся, само собой, в своём театре почему-то на кровати Власова. Лежал себе спокойненько, накрытый одеялом с зайцами, став таким же толстым, как мясной директор. Правда, меня это нисколько не озадачило, разве что шальная мысль мелькнула в голове, что лучше бы я секретаршей Ирочкой очнулся... Впрочем, ирония меня как-то сразу оставила, и не то чтобы не мог встать, придавленный собственным жиром, а такая тоска нашла -- вы даже не представляете. Кинуло меня в апатию и задумчивость. Я с содроганием вспоминал мерзкую жизнь Шмахеля и эту женщину. Я бы, может, и махнул на неё рукой -- дело житейское, обманутая женщина, -- но самое интересное, что я вспомнил эту вздорную особу и по своей жизни. Была она моей соседкой, живущая этажом выше.

Как всё-таки забавно устроена наша жизнь...

Чуть ли не каждый день с потолка ясно слышался её глухой, пьяный и прокуренный голос. Обычно она монотонно и с упоением измывалась над своим сожителем, который вяло и тихо отмахивался. Но иной раз орала так, что весь подъезд трясло, как в дробилке.

Мы с Лерой только что купили квартиру, и всё это казалось неприятным, но не более того. Я, как и все обыватели, здраво рассудил, что со скандальной и вздорной фурией лучше не связываться, себе дороже. И всё же сварливая соседка меня сильно интриговала. Я часто слышал пришибленные реплики её сожителя, из которых ясно было, что эта не обременённая интеллектом особа является... судьёй. Отбиваясь, он пенял ей, что она засудила не один десяток невинных людей, и нередко вспоминал какого-то молодого парня, простого рабочего. В ответ она орала, что он "пьёт и жрёт" за её счёт и вообще, дескать, благодаря ей он на свободе, а "не упакован по полной программе".

Вот скажи кому -- не поверят: мол, таких судей не бывает. Я и сам так думал. В моей жизни было одно судебное слушанье, и та судья произвела на меня вполне положительное впечатление -- и как профессионал, и как человек.

Поначалу я как-то не придавал значения, отмахивался, как от полной нелепицы. Но однажды соседка пришла с работы, видимо, особенно злая, полчаса срывалась на своего сожителя, изрыгая изощрённые проклятия, а потом разрыдалась. Всхлипывая, она призналась, что какой-то невинно ею осуждённый повесился в камере.

Тут-то, весь такой потрясённый и озадаченный, я и захотел её увидеть. На следующий день стучался в квартиру под разными предлогами, но загадочная особа, в жизни которой, по-видимому, основательно поселился неизбывный страх, мне так и не открыла. Недовольно чего-то там фыркала из-за дверей и грозилась вызвать полицию. И всё же в один прекрасный день я подкараулил её возле подъезда. Ожидал встретить что-то инфернальное и зловещее, но увидел нечто вполне заурядное. Больше поразил меня её сожитель. Высокий и красивый, но изрядно помятый зелёным змеем мужчина, с необычайно грустными и потухшими глазами. Выглядел он гораздо моложе своей сожительницы.