Текущий момент

И проваливаясь в беспамятство, вспоминала как танцевала на своей свадьбе с мужем. Смеялась и кружилась. А платье её, белоснежное и ажурное, колыхалось и переливалось на фоне пестрых гостей, нарядных ёжиков и нежных лилий. Но она видела перед собой только наполненный нежностью взгляд своего мужа. В его глазах глубоко и старательно скрывались боль и отчаяние, в которых ее любимый не хотел признаваться даже самому себе.

…Когда муж Юли смотрит на ночное небо из окна их квартиры, которая до сих пор хранит ее присутствие и запахи, то непременно вспоминает, как однажды Юля переписала в свой блокнот из книги, которую в тот момент читала, фразу: “Ах, если бы кто-то придумал, как сохранить воспоминания, запереть их во флакон, как духи. Чтобы они никогда не выдохлись. Никогда не потускнели. А когда тебе захочется, вынешь пробку – и заново переживешь тот миг.”**

Ох, как бы ему хотелось отыскать этот заветный флакон. Найти и вынуть пробку, чтобы хоть на минуту вернуть… Чтобы снова прожить все одиннадцать лет их совместной жизни, не исключая из списка ни одного дня ее жизни. Даже самого последнего.

В память о Юлии Романовой, прекрасной, сильной и смелой.

И с искренним пожеланием сил всем, кто борется и не сдается…

______________________________

*– стихотворение Иосифа Бродского

**– Дафна да Морье «Ребекка»

Счастливая девочка Оля

Так обычно и выглядят счастливые девочки в ее возрасте. Как маленькие куклы. Длинные волосы, аккуратно собранные в хвост. Большой розовый бант. Белые колготки, платье с пышной юбкой и красивые туфельки. Фарфоровая кожа и пухлые румяные щечки. Бархатные ресницы. Все почти идеально. Кроме одного: ее взгляда. Слишком серьезного, пристального, глубокого. Странный недетский взгляд шестилетней девочки по имени Оля.

Она представляла собой яркий пример прилежного ребенка, отличающегося природной застенчивостью тихий голос, искреннее "спасибо" за любую мелочь, спокойные движения и никаких озорных чертиков в глазах. Даже ее улыбка была скромной: Оля никогда не улыбалась широко и открыто, обнажая зубы. Растянутый в улыбке рот со сжатыми губами.

Смех этой девочки был словно спрятан внутри и никогда не выскакивал наружу. Она не хохотала по-детски, – беспечно-залихватски, когда колики в животе, слезы в глазах и нет возможности остановиться. Свой смех она не выпускала на свободу, сдерживая где-то внутри и выражая его лишь в максимально в растянутых сжатых губах. А может быть ей просто никогда не было действительно смешно, так, когда смешинка попадает в рот и ты заливаешься, и падаешь под стол, и громко хохочешь, не в силах остановиться?

Почему я обратила внимание именно на этого ребенка? Уж точно не за ее примерное, фактически безукоризненное поведение девочки-прилежницы. Меня поразили две вещи. Пронзительно-взрослый взгляд на кукольно-детском лице. И абсолютная серьезность. Она сосредоточенно водила пальчиком по строчкам книги, шевеля губами, тогда как другие девочки скакали, кричали и наматывали круги по большой комнате, где стояло несколько шкафов с игрушками и маленький стеллаж с книгами. Оля всегда сидела прямо, положив руки на тонкие коленки. Внимательно слушала, склонив голову к левому плечу. Соблюдала правила и делала то, что ей говорили. Послушная белокурая девочка с пристальным, абсолютно не детским взглядом.

Я выделила ее из всех детей потому, что мне захотелось растормошить эту девочку, отправить ее в страну Непослушания, где бы она вдоволь нашкодила и набедокурила. Я ощущала потребность услышать ее громкий беспричинный смех, увидеть как она балуется и строит смешные рожицы. Мне решительно хотелось увидеть хитрые вспышки и забавных чертиков в ее глазах. Глазах, в которые за шесть лет ее маленькой жизни уже успели заглянуть страшные черти.

На ее глазах повесилась мать. Она и два ее брата смотрели как обмякшее безжизненное тело болтается в комнате. Проснулись утром – и увидели. Сначала тапки, валяющиеся на полу в непонятно откуда взявшейся лужице воды. Затем – босые ноги и болтающиеся вдоль тела руки. Дети, выгнув свои маленькие шейки, пытались разглядеть мамино лицо, такое родное и любимое. Они не понимали: как их мама, ещё вчера такая красивая, сегодня утром висит с устрашающим, даже злобным выражением лица. Ни одной привычно-милой черточки: чужое, страшное, не мамино лицо…