Текущий момент

Код МКБ Х-70. Завершенный суицид. Странгуляционная асфиксия. Сухой язык протоколов. Самостоятельное и добровольное лишение себя жизни путем удушения на собственном поясе от халата. Суицид родителя – самая труднопостигаемая утрата для ребенка. Самоубийство, которым самый близкий человек словно говорит тебе: “Я не могу жить с тобой. Я не могу жить для тебя. Мне неважно что с тобой произойдет завтра. Мне безразлична твоя дальнейшая судьба”, – без прости, без объяснений и без прощаний. Неожиданная смерть мамы – это внутренний страх ребенка на всю жизнь. Тоскливый страх, который постоянно нашептывает одно и тоже: “Ничего стабильного не существует. Ничто не вечно. В любой момент тебя могут покинуть. Предать. Оставить. Так зачем же привязываться, прикипать к кому-то всем сердцем?”.

Говорят, что людей убивает необратимость, отчаяние и невозможность что-либо изменить. Но мне кажется, что убивает слабость. Какая может быть необратимость, когда трое детей смотрят на тебя влюбленными глазами?

Кричала ли Оля или так не поняла, отчего мама, такая некрасивая, висит в воздухе? Что вообще чувствует маленький ребенок в такой момент? Психолог из детского дома рассказала мне, что Оля не любила тапки. Она их боялась. Панически. Тапки, стоящие рядом с ней, разом возвращали в ее память то утро и ассоциировались с безжизненно болтающейся на поясе от халата мамой. Оля была единственная в детском доме, кому было позволено не обувать тапки. Она всегда была в туфельках, как принцесса из кино.

У детей этого дошкольного учреждения была хорошая и красивая обувь. Дело в том, что этот детский дом курировала семья известных в городе предпринимателей. Муж с женой всегда приезжали сюда со своими тремя детьми. Садили их рядом с собой и нашептывали им на ухо по очереди: “Смотрите, как живут эти несчастные детки".

Раз в сезон они покупали обувь для всех детдомовцев. И внимательно наблюдали, как весь детский дом примеряет обувь. Они не доверяли персоналу, пристально следили чтобы привезенные сапоги или туфли раздавались всем детям и тогда они, удовлетворенные тем, что каждый ребенок обут в новую пару, уходили, шепча что-то на ухо трем своим дочерям.

"Мы хотим, чтобы детский дом, который мы взяли под опеку, ни в чем не нуждался. И мы хотим, чтобы наши родные дочери видели и понимали что такое счастливое детство и как тяжело может быть детям. Ведь это какая безответственность: нарожать – нарожают, а полюбить забудут", – говорили они в одном интервью. Наверно, им представлялось важным показать родным девочкам несправедливость жизни таким вот своеобразным образом.

Временным пристанищем для этих несправедливо и не понятно за что наказанных судьбой детей от четырех до шести лет, которых "нарожали, а полюбить забыли", служил двухэтажный старый дом, обнесенный забором и скрытый в большом количестве зелени. Деревья словно оберегали жилище от внешнего мира. Защищали их маленьких обитателей. Охраняли от ненужного шума, присутствия лишних людей и любопытно-жалостливых взглядов случайных прохожих. Окна были большие, впускающие солнечный свет с раннего утра, отчего внутри было всегда лучезарно и от этого как-то радостно.

Здесь обитали дошколята. Маленькие и, по сути, ничейные цыплята, которых все опекали и жалели. Конечно, а как иначе? Дети четырех, пяти и шести лет, все как один – милые, беззубые, беспомощные крошки, которых хочется пожалеть, приласкать и взять под свое крыло.

Это потом, когда они уходят в другие, подростковые детдома – все иначе. Полу-взрослыми нескладными прыщавыми подростками с колючими, отчужденными взглядами, как гадкими утятами, интересоваться перестают. Они же уже не беззащитные: сами о себе вполне могут позаботится. А вот дошколята – совершенно другое дело: и смотрят доверчиво, и улыбаются приветливо, и жмутся к тебе, ласкаются, пытаясь получить хоть какую-то, пусть и призрачную, но порцию любви в виде объятий чужих людей. Наверное поэтому спонсоров и опекунов в дошкольных детдомах в разы больше.

Я ни разу не услышала ни от одного из этих ребят вопроса: ”А ты будешь моей мамой?”. Может быть, это выдумки и слезливые ходы киносценаристов? Ведь большинство из этих маленьких детей помнят своих мам и пап, которых они искренне наделяют всеми мыслимо-немыслимыми достоинствами. А возможно, они прекрасно понимают, что такое предательство и поэтому не забывают и не предают своих родителей. Не отказываются от тех, кто отказался от них? И преданно ждут.

Мы приехали снимать репортаж. Обычная рутинная работа журналиста и съемочной группы. Причесанные мальчики, девочки с хвостиками, косичками и непременно – с большими бантами. Хорошие комнаты, чистая аккуратная столовая, вкусная еда. Пахло ванилью и сдобой, как дома в выходные дни. Стандартный режим дня: в 7.00 подъем, в 21.00 – отбой. В меню на день: рисовая каша, пироги с яблоками, кисель, суп и картофельное пюре с котлетами.