Тельняшка под рясою

— А как же связь с личным составом?

— Никак! Глотка моя поддерживала связь. Но не это самое страшное. Только мы всплыли под перископ, перепуганный Вася Назаренко сообщил, что от короткого замыкания кабеля в седьмом отсеке вспыхнули баллоны регенерации. А ведь это кислород! От поднявшейся температуры прорвало маслопровод системы смазки турбогенераторов… Я понял, что ещё несколько минут и откажет вся энергосистема. Но реакторы! Их нужно срочно погасить. Как сейчас вижу наших управленцев, — Рогов надолго замолчал, подперев голову рукой с горящей сигаретой.

— Успокойся, Петрович. Представляю я эту картину, чего уж там… И знаю, сгорели. Говорили, шестеро их было…

— Шестеро, — Сергей Петрович повлажневшими глазами посмотрел на друга. — И ведь добровольно пошли с Засохиным глушить эту адову машину. Успели… С ними как-то удалось установить связь, до конца я их слышал и они меня. А чем поможешь? Всё кричали: «Жарко, жарко нам, братишки!» Потом замолчали…

— Ну, а седьмой отсек. Там-то что было?

— Когда всплыли, все силы бросили на седьмой отсек. Никто уже не обращал внимание, что лодка фактически полумёртвая — без хода, без электричества, без связи. Лишь бы удержать её на плаву в бушующем крупной волной океане. Огонь к этому времени разыгрался ещё больше. Раскалилась переборка с восьмым отсеком. Один за другим стали погибать люди от угарного газа и ожогов. Спасатели, кого находили, стаскивали в надстройку, прикрывая одеялами. Задохнулись радисты, они оставались на месте, пока не получили подтверждение с базы. А твой преемник, паскуда, вместо того, чтобы помогать мне работать с людьми, бросился спасать свои манатки. Так с саквояжем в руках и притащили его в надстройку. Не дна бы ему ни покрышки!.. Господи, прости меня грешного, что о покойнике так отзываюсь. У тебя, Саша, чай есть? — неожиданно спросил Рогов. — Покрепче только да погорячей.

— А я о чае-то и не позаботился, Петрович. Не озадачил свою дорогушу. Думал, водочкой обойдёмся, — рассмеялся Покровский, желая разрядить напряжённую атмосферу воспоминаний. — Но это не вопрос с нынешней техникой. Пять минут подождёшь?

— Десять лет ждал, а пять минут как-нибудь переживу, — хотя и через силу, но тоже улыбнулся Сергей Петрович. — Тогда уж дослушай, прорвало меня что-то сегодня…

— Вот и хорошо, что прорвало. Столько лет всё в себе держал. Твоя-то Настасья как уехала с этим каплеем… уж, и позабыл его фамилию, я сразу понял, каково тебе будет за проволокой. Ты хотя бы мои-то письма получал?

— Получал, спасибо вам с Иваном. Живой он, нет? Последние два года от него не было ни одной весточки.

— Умер твой старпом, Петрович. Как раз два года назад и схоронили мы его. Когда у нас началась здесь заваруха с сокращениями да выводом плавсостава, Иван сильно переживал. А сердчишко-то после вашей аварии у него серьёзно пошаливало. Вот и не выдержало. Земля ему пухом. О!.. Закипел наш самовар. Сейчас заварю. Покрепче, говоришь?

— Покрепче, Саша, покрепче. У нас на зоне одна отрада была — чай крутой да горячий. За день наломасаешься в тайге, так чаёк в придачу к заработанной пайке — ах, как хорошо.

— Чифирил что ли?

— Нет, мне посылки с чаем никто не присылал, а перед охранниками за свои же копейки унижаться не по мне.

— Но где-то же и ты брал заварку, — не унимался Покровский, расставляя на столе чашки и лукаво поглядывая на Сергея Петровича.

— Мир не без добрых людей, Саша, — ушёл от ответа Рогов. — Ну-ка, попробуем твой продукт…

Чай получился хороший, ароматный. У запасливой Ольги Фёдоровны оказалось чудесное варенье из морошки и клюквы, а пышные, присыпанные сахарной пудрой булочки, которые она успела напечь, пока друзья разговаривали, были настоящим приветом из детства.

— На чём я остановился? — Рогов допил вторую чашку и с удовольствием откинулся на спинку стула.

— Петрович, а надо ли продолжать? — Покровский, умиротворённый тоже двумя чашками чая, вопросительно посмотрел в глаза другу. — И без того на душе тяжело. Давай пройдёмся по Гремихе — ахнешь. Ни один гарнизон подводников на Северном флоте не пострадал так сильно от проклятущей горбачёвской «перестройки» и всего последующего бардака, как Островной. Ладно, из тебя сделали без вины виноватого, назначили крайним за халатность начальства. Но чем Гремиха-то провинилась? Ведь ты же знаешь — от одного её упоминания у забугорных адмиралом задницы потели. И как надругались, как надругались над нашим гарнизоном супостаты! — Покровский сокрушённо покачал головой. — А на лодке, Петрович, ты всё сделал, что от тебя зависело. И сделал грамотно, как надо. Никто из спасшихся тогда ребят тебя никогда ни в чём не упрекал. Старпома своего ты сам в суде слышал, жалко только, судьи не вняли его свидетельствам… Выполняли установку сверху, чего уж там говорить. Так что, давай-ка лучше пройдёмся по нашему ветерку. Не забыл, как он у нас буянит? Утром на пирсе почувствовал его приветствие?

Рогов задумался о чём-то, потом резко поднялся на ноги. В комнату вошла Ольга Фёдоровна, удивлённо вскинула брови: