Тельце

Снег сбрасывали в кучи, их покоряли дети. Я тонул в снегу, снег топил меня. Уборщик, один такой помельче, загляделся на меня по другую сторону дороги. Сквозь ураган невозможно было разобрать его лица. Черты прослеживались четко, скулы резали туман, снежинки боялись упасть ему на щеки. Я вновь увидел Сашу. Он смотрел на меня. Не знаю как, с презрением или злорадством. Щепил взглядом, заставлял его всем сердцем ненавидеть. Сквозь горы снега я протоптал себе путь к дороге и хотел было побежать к нему, но загорелся зеленый свет, и кучи машин перекрыли мне дорогу. Повезло. Будь я чуть быстрее, я был бы менее живой; не под небом, а под машиной. Екатеринбург – это магия. Это город, который живет в согласии со своими жителями, хорошо это или плохо. Если ты употребляешь, то город тебе поможет достать; творишь – будет позировать; пытаешься довести человека до нервного срыва через самобичевание и жестокую правду – да, он всегда на твоей стороне, составит бедолаге компанию по пути домой или в яму. Темные мысли, неприятные, душили меня, приятно.

Необходимо было отрубиться и забить, спасти свой отпуск и психику. По пути к отелю я зашел в «Пятерочку», прополз вдоль блевотно-зеленых стен в отдел блестящего стекла. Банка энергетика и небольшая бутылка водки. Не люблю такое, но отчаянные времена требует отчаянных действий. Костя не брал трубку, не отвечал на мои сообщения. Пришлось пить одному. Будний день, повсюду очередь, на выбор и на выход. Темные лица, закрытые пеленой, неизвестные, не манящие. Кроме одного, на кассе. Молодой человек, знакомое лицо. Я подошел к нему, пробил свои покупки. Он посмотрел на меня и попросил паспорт. Показал.

– Вы сильно изменились, – грубо сказал кассир.

– Быть такого не может, я же… – я посмотрел в паспорт и проглотил язык. Вместо моей головы, моего лица, ушей носа и глаз оказалось чужое. Лицо, профиль, губы, шрамы Саши. Бросив бутылки в карманы, я выбежал на улицу и закричал. Каждый волосок познал страх, мышцы лишились желания бороться. Разбираться, совпадение ли это или шизофрения, времени не было.

В номере все было чисто, даже слишком. Я сбросил с себя одежду, помылся и прыгнул в кресло. Стакан, на две трети энергетик, треть водки, глоток. Остается только ждать и пить. За окном пылали огни, маленькие смазанные точки напоминают о посаженном за компьютером зрении. Кто-то кричал, но я не слышал. За стеной молодожены не прекращали свой супружеский марафон, наверстывали упущенное, догоняли цель, перевыполняли план. Я пил, чтобы забыться, пил без радости и особого желания, с понятной мыслью – так надо. Проезжали машины, женщины накрывали головы руками. В Москве давно была ночь, а здесь небо светлее. Кресло больно упиралось в спину. Я рассматривал потолок, белый, опускающийся на меня. За окном опять мерцало. Один светлый огонек от всех отличался, молодец. Маленький, сигаретный. Пригляделся, а там мужчина стоит, смотрит мне в окно. Не в окно, в глаза. Зеркало разбил бы взгляд. Я пригляделся и вышел из себя, бросил бутылку об пол, осколки разлетелись по номеру. Я подбежал к куртке, аккуратно перепрыгивая через стекло и схватил телефон. Гудки.

– Зачем ты следишь за мной? – крикнул я в телефон.

Как я и думал, человек за окном опустил сигарету. В руках у него горел экран телефона.

– Зачем ты это делаешь?

– С чего ты взял что я слежу за тобой? – сказал Саша

– Хорошо, хорошо! Я согласен. Ты прав. Мне нужна помощь. Когда приступаем?

– Завтра.

– Стоп, а анализы? Я тут сижу, пью, это ок?

– Да, вполне.

После этих слов он бросил трубку, потушил сигарету и исчез в темноте. Я долго не мог уснуть и поверить в это. Сколько еще он преследовал бы меня? Утром он был бы мусорщиком, летом мойщиком окон, на Новый год ментом, а завтра меня могло бы и не быть.

8.

Саша прислал мне адрес – это оказался все тот же подвал. О какой операции может идти речь при такой антисанитарии? Я написал Костяу об этом, но тот все также игнорировал меня. Пути назад не было, пора было ложиться.

Внутри ничего не изменилось, только окурков стало больше. Стол, заставленный ранее аппаратом, опустел. Саша накрыл его одноразовой пеленкой. Значит, мне было суждено на нем лежать раздетым, значит, и открытым. Саша подвесил скотчем над столом лампочку. Сквозь редкие лучи солнца летала пыль. Я видел, как садятся кусочки, домашние комочки, жители квартир.

– Что стоишь? – спросил Саша, надевая на руки строительные перчатки. – Ложись давай.

– Саша, ты смеешься? Посмотри вокруг. Пол в грязи, ты в ботинках. Я, конечно, не врач, но не нужно им быть, чтобы понять, что так дела не делаются. Ты вообще психолог, а не хирург. Мы о таком не договаривались.

– Ты не доверяешь мне?

– Конечно.

– Тогда зачем ты согласился?

Ответов было множество, но ни один из них в конечном счете не сделал бы комнату чище и хоть чуточку подходящей для ожидающей меня процедуры, поэтому я не стал отвечать, а просто лег на стол. Свет кололся в глаза. Меня никогда раньше не резали.

– Мне, наверное, надо раздеться, – пробормотал я.