– Оставь, без разницы, – ответил Саша; он копался в столе, гремел железками, вытаскивал из ящика ножи.
– А этим ты меня…
– Нет, я просто перебираю вещи, – перебил меня Саша. – Ты если боишься, то не зря. Но тебе же хуже, тяжелее будет.
– Спасибо, что успокоил.
– Я тебя еще не успокоил, но сделаю, да. Ладно давай начнем. Клади голову на стол. Ты уколов боишься?
– Очень.
– Хорошо. На, возьми вот это под язык. Скажи «а-а-а-а». Не будешь? Ну, придется, куда деваться. Сейчас будет странно.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я; о чем я позже пожалел.
– Сначала тебя парализует. Чтобы ты лишнего не сделал, а потом отрубит. Все просто.
– Что-то вроде анестезии?
– Нет, анестезия нужна, чтобы тело и мозг выдержали, больно не было, а тебе больно будет, гарантирую. Приподними голову, вот так, – Саша достал из кармана нож и отрезал кусок черной ткани. – Скажешь, если туго будет. Видишь что?
– Нет.
– Увидишь. Приподними руку.
– Не могу. Я не могу. Все чувствую, знаю, вот там рука, вот там нога, но не могу.
– Это потому, что ты помнишь, что там нога, а там рука. И что есть вообще такие штуки, как ноги и руки. Некоторые вещи непоправимы. К счастью, это не одна из них.
– Что будет дальше?
– Да много чего. Погнали?
Саша был абсолютно прав. Я не мог сказать, что со мной происходит, ибо не мог говорить. Я не мог пошевелить ничем. Совсем. Сомневаюсь, что хоть что-то у меня было. Тело выпало, провалилось куда-то далеко-далеко, будто его вовсе никогда и не было. От огромного количества ощущений я начинал беспокоиться, но возникал вопрос «а зачем?». Волноваться было нечем. Что-то должно было произойти надо мной, ведь именно за этим я пришел сюда, в это прокуренное помещение, где вода не высыхает; где ветер продувает с двойной силой; где находиться неприятно. Все решилось в минуту. Я перестал находиться. Однако ощущения не пропали. Их основа, отчего начинается рост, может быть, и исчезло, но плоды никуда не делись. Они врастали в мою память, они терзали мои ощущения. Легкое пощипывание сменилось болью, боль – агонией, я начал кричать. Что могло происходить – многое, но наверняка сказать нельзя. Может, ничего и вовсе не происходило. Увы, легче от этого не становилось. Я мурыжил в себе муки, они настигали; прятался, бежал, спотыкался и был схвачен. Мозг, ведь это мозг? Мозг слова придумал, и он же их произносил. Слово не воробей, а шершень; зародилась во мне стая и решила взяться за меня, как в первый раз, чтобы далее не облажаться. Ох, какие муки! Адские муки! Боль, агония, пиздец. Наверное, я умирал. Так если бы умирал, я бы мчался к концу, я бы чувствовал его. Не было конца. Если бы я страдал, я хотел бы, чтобы это закончилось. Страдания не заканчивались. Топтались по мне, на меня плевали. Я сам первый в очереди стоял, точил камень, чтобы в грудь его воткнуть. Муки, боль, пытка. Оно закончилось вместе со мной.
Я сожалел о том, что думал раньше. Я обвинял себя в том, что сказал, и сказанное, вооружившись, вернулось с удвоенной силой, взяв в напарнике чужую обиду. Слишком много говорил, аж через чур и через край. Капли падают мне на лоб, вводят в меня в пытку, которую я как никто заслужил. Сколько зла было совершенно напрасно, и сколько удовольствия было получено от этого. Я пожалел обо всем и сразу. Жалость переросла в боль, а боли некуда расти, только вращиваться внутрь. Горело, все мое сущее горело, рвалось наружу, и, были б руки, я бы сам вытащил по частям, прожевал и выплюнул. Чувство шло к уничтожению, уничтожению себя.
Слава тебе, Господи, вскоре я не выдержал и потерял сознание, перенесся в мир иной, абстрактный, производный от моей прошедшей жизни. Жену повстречал, сказал ей спасибо. Она обняла меня и без лишних слов пустила дальше. Друзьям руки пожал, и каждая тягучая, как будто из дегтя. Лизу увидел, попросил ему отбросить лишние, на что получил упрек в совращении и рекомендацию следить за своей второй половинкой. Кости обругал, что заставил с Сашей связаться. Посмеялись, я летел дальше. Затем, падая вниз, чувствуя ветер по коже, став падением и полетом, я исчез, чтобы в конце увидеть Сашу.
– Получилось, – сказал он, открыв улыбкой свои кривые зубы.
9.
Саша вывел меня на улицу, на холод, в одной окровавленной футболке, перемотав с ног до головы бинтами. Я смотрел, как падают снежинки, пытался поймать их языком, а они летели мимо, ненавидели. Саша неуклюже выбежал из подвала, держа под мышкой пальто.
– На, набрось, а то скончаешься. Теперь смотри – я заказал тебе такси до отеля. Как придешь, не думая, ничего другого не делая, просто ложишься спать. Скоро станешь новым человеком. Скоро ты станешь собой.
– Саша, – стонал я, – мне плохо.
– Конечно, а как без этого?
– Мне кажется я умираю.
– Да, именно так. Но все будет нормально. Ты, если что, звони мне, помогу.
– Как?
– Это не так важно.