Тельце

В такси я не мог уснуть. Машина подпрыгивала, качалась по сторонам. Каждая кочка приносила неописуемые муки, я видел, как из меня текла кровь. Бинты потеряли свою белизну. Я вскрикивал на поворотах, таксист не хотел обращать внимания. Может, ему не было чему удивляться, и такие окровавленные члены общества вроде меня стали для него рутиной, источником чаевых за молчание. Все пролетело так быстро. Я спустился в подвал ранним утром, когда утро побеждало ночь, а уехал во время реванша, но по ощущениям прошло не более пяти минут. Я не хочу сказать, что недостаточно настрадался. Скорее, ждал за свои поступки большего. Действительно, меня недооценили. На зеркале я нашел грязь, застывшую слюну, или что это было, и не отрывал от нее глаз, пока мог. Болело, стонал, смотрел дальше. Будто я и мой друг-водитель мчимся вдаль, в лучшее время, в лучшее из возможных или невозможных. Наш ориентир – грязь на небе. Мы не отпускаем из виду, мы следим за ней, мы мчимся.

Около отеля таксист помог мне выйти из такси и уехал, выхватив у меня из кармана пять сотен за проезд. Я прошел мимо администраторши. Она общалась с новыми постояльцами и, конечно же, заметила меня, но виду подавать не стала. Если она и видела кровь, то ей нравилось видеть ее на мне. «Пусть себе сдохнет, – думала она, – лишних и так хватает». Я облокотился на дверь плечом и долго искал ключи в карманах джинс. За моей спиной стояли молодожены и шептались на тему того, пьян ли я. Стоило только развернуться, оголить свой торс, они бы в обморок упали. Не хотелось, сам боялся. Не снимай туфель я плюхнулся кровать и закричал. Крик иссяк вместе с моим голосом, остались вздохи и стоны. Хотелось, чтобы боль прошла и день вместе с ним.

Я проснулся рано утром от кашля настолько сильного, что куски кожи выходили наружу. Не хватало воздуха. я закручивался в судорогах. В позе младенца, укрывшись всем, чем можно, я пытался согреться, озноб терзал. Хворь загоняла в сон, но долго там засиживаться не мог и спустя час-полтора возвращался в явь. Что он со мною сделал? Я видел кровь, я чувствовал боль… Значит, он резал меня? Но зачем? Неужели в теле есть источник зла, осязаемый, мясистый, прожилистый, и многие поколения философов, котов-ученых и к Богу приближенных до него еще не добрались. Как тогда он нашел путь к нему? По нему видно – он не врач. Максимум один курс медбрата из любви к истязанию других. С трудом, но стоять на ногах могу. Ниже пояса травм не видно, на спине тоже. Где же тогда сидит злоба? Томится и варится. Представляю прозрачный внутри пузырь, наполненный черной желчью, как чумной гнойник. Надрез на коже, глубже, надрез на нем, и полилось, трубка для отсоса жидкости внутрь, не хватает тяги, и Саша вонзается зубами, в себя дичь пихает с наслаждением. Ужасная картинка.

Ближе к вечеру мне полегчало. Я позвонил жене и сказал, что немного приболел, но ничего серьезного. Хорошо, она не видела меня. Шея опухла, кашель стал сильнее, и боль отдавалась в груди. Во рту собиралась слюна, и я давился ей, сплевывал. За один вечер накопилась двухлитровая бутылка. Из меня выходила болезнь, мое тело давало отпор. Я вышел на улицу и дошел до ближайшей аптеки. Взял спрей для горла, сироп от кашля и какие-то таблетки подешевле. По пути обратно я понял, что со своим внешнем видом мне ни в коем случае нельзя показываться на глаза ни соседям, ни администраторше. К счастью, продуктовые не успели закрыться. Я купил два килограмма яблок, хлеб, бананы и воды. Много воды. Фонари избивали, почему же мне все вокруг так не радо?

Ночью, как и при любой болезни, стало хуже. Я считал и верил, что умираю. В окно стало мучительно смотреть, шея с левой стороны становилась все больше. Глотать я мог – болело – слюна словно стекала по десятку глубоких ран. В животе бурлило, позже появился понос. Так мне было суждено встретить конец. Вонючим, мокрым, обосранным, без голоса и желания жить. Я отпускал себя в сон как смерти в руки, но она отталкивала меня, бросала раздираться дальше. Раз от разу я тянулся к телефону, понимая, что, возможно, сейчас будут мои последние слова. Первые жене, завещание. Вторые Косте. Ублюдок, мразь, отдавший меня на опыты Саше. Третьи Саше. Я надеялся, что если злоба и была, а иначе был ли смысл соглашаться, то сейчас она поглощает Сашу и заставляет его просить прощения за совершенное надо мной. На глазах проступили слезы, я начал плакать. Не помогало, но хорошо хоть не кровью, и на том спасибо. Я ругался вслух, раскидывался проклятиями. Сначала громко, потом тише, будто мне жить надоело, зачем портить реальности картину. Сотрет меня, и мир станет лучше. На зло тело сопротивлялось.