Темная сторона Хюгге

Даже кадрами с ужасами войн и катастроф, не сходящих с утра до вечера с плазменных экранов, не заглушить и в малейшей мере некоторые воспоминания личного характера, которые, напротив, вспыхивают язычками боли всякий раз, когда, поколебавшись, воскрешаешь их в памяти. Ведь прошло уже пятьдесят лет, а я переживаю все те же эмоции, что и раньше, стоит мне вспомнить маленького Андерса и то, как он, услышав приближавшуюся к поселку машину «Скорой помощи», рыдающий, охваченный паникой, зажав уши ладонями, все бежал и бежал, крича в отчаянии: «Врачебная машина! Врачебная машина!» Лопоухий, так его называли за большие, торчащие уши, а как звали его старшую сестру, неизвестно, потому что у нее был синдром Дауна и ее называли просто Сестра. Я вспоминаю, как она вечно сидела перед маленьким пластмассовым патефоном с рупором в крышке, максимально сосредоточив на проигрывателе свои невеликие способности. Слегка сгорбившись, она наклонялась над аппаратом, устремив взгляд на рычаг звукоснимателя, который она осторожно поднимала и отводила назад до тех пор, пока не раздавался громкий щелчок и диск, на который кладется пластинка, не начинал вращаться. После этого, вывалив язык, она тщательно приноравливалась к колебаниям руки, бережно опускала иглу в нужную канавку и подпевала монотонным голосом, когда начинался припев: «Теперь золотое колечко не значит уже ничего». Кто знает, обрели ли когда-либо взаимность любовные терзания Сестры, а вот Андерса я впоследствии встречал, он стал высоким сильным мужчиной, у него была своя фирма по перевозке грузов и привлекательная искорка во взгляде, которая, должно быть, с лихвой компенсировала ему торчащие уши, сделав его желанным гостем в этом мире, вплоть до того дня, когда он наложил на себя руки, скончавшись до прибытия «врачебной машины». 

* * *

На берегу озера Сортедам на скамейке сидит старик. И я думаю о том, о чем же он может сейчас думать. Может, он вспоминает большую руку своего отца, спрятанные от глаз окраины какого-то города, которые он увидел однажды ранним утром из окна поезда по дороге в Париж, странный узор на обоях, то, как пахла его жена, и летнюю ночь, когда они с Анитой перелезли через изгородь в дворцовый парк Фредериксберга. И я думаю о том, существует ли все это, только пока он жив, или есть Вечность мгновений, где все сохраняется навсегда? 

* * *

«Здесь есть двое детей», – говорит дядя Стен, мамин брат, когда я прихожу навестить его в доме престарелых, располагающемся на месте бывшего особняка Норгесминне, где страдающий Паркинсоном старик находится уже две недели, пока его жена слушает курс в народном университете. Я не вижу никаких детей, но спрашиваю дядю Стена, кто они. С присущей ему безэмоциональной конкретностью он рассказывает, что это мальчик и девочка и что они очень вежливы. «Они тут вроде помощников?» – спрашиваю я, и он склонен со мной согласиться, хотя они очень малообщительные, почти застенчивые.

Примечательно не то, что у моего дяди всегда было «шестое чувство», а то, что это чувство досталось рационально мыслящему человеку, шутящему сухо и немногословно и обладающему очень приземленным темпераментом, далеким от каких бы то ни было фантазий. Однажды в октябре 1954 года он проснулся среди ночи от пронзившего его ужасного чувства, ему показалось, что кто-то хочет войти в его комнату, он посмотрел на часы, а на следующий день ему сообщили, что его брат Ульф умер ровно в это время. Дядя Ульф, тоже мамин брат, чье имя продолжает незримо жить в моем имени «Ульрик», работал в сельском хозяйстве, на крупной ферме Торнборг в Корсере и в тот вечер очень перепугался, внезапно почувствовав себя скверно. Он сел на мотоцикл и поехал в сторону Копенгагена, к Стену, с которым они были очень близки. Странно было то, что Ульф не умер из-за того, что мотоцикл слетел с дороги, все произошло ровно наоборот – это мотоцикл опрокинулся, поскольку у водителя случился сердечный приступ, и я часто думал об этом, представляя себе этот мотоцикл, продолжающий на большой скорости нести своего мертвого водителя в тот момент, когда вдали от этого места брат Ульфа вскакивает на кровати, пронзенный ужасом. «Сейчас мальчик стоит возле твоей правой ноги. Его заинтересовало твое обручальное кольцо», – говорит дядя Стен, и когда я напоминаю ему о его сверхъестественных способностях, он уточняет, как нечто само собой разумеющееся: «Я адресат, а не отправитель». Мне кажется, этим он хочет подчеркнуть, что он никогда не играл никакой активной роли в этих событиях, он не испытывает к ним нежных чувств и не провоцирует их, а всего лишь принимает их как данность.