Может быть, они и сочувствуют ему, может, они и хотели бы помочь, но не знают, как. Так ему иногда начинает казаться, когда он одиноко сидит на своем стуле в преподавательской, ему же нужно о чем-то думать, чтобы не сойти с ума.
И снова эти звуки из гостиной, это мычание, слышно, как скребут по полу ножки стула, перетаскиваемого с места на место; не могла бы она быть так добра и немного угомониться? К нему не часто приходят гости, соседи могут заметить странное, он уже забыл, какая громкость голоса считается нормальной, когда ты в своей квартире, а за стеной соседи.
Он достает из шкафа кое-какую одежду: коричневые вельветовые брюки, полосатое поло, темно-синие гольфы, потом садится на кровать и одевается. У него защемило нерв, боль пронзает нижнюю часть спины, поэтому приходится повозиться, особенно с гольфами, поскольку ему в буквальном смысле приходится ловить гольфом пальцы ноги, как если бы рыбаку дали малюсенький кусок сети.
Потом он слышит, как в гостиной что-то опрокинулось. Торшер?
Одевшись, он идет на кухню и кипятит воду для кофе. По пути туда он поднимает упавший торшер. Это и правда был он. Проверяет, горит ли лампочка. Лампочка горит.
Он достает из морозилки кофе, мелет зерна, засыпает в кофеварку, которая была не из дешевых, когда он ее покупал, включает, кофе льется в колбу. Он любит его аромат, чуть ли не больше, чем вкус. Сколько выпито дрянного кофе в преподавательской! Его передергивает от одной только мысли об этом. Он почти чувствует, как этот кофе булькает в нем, неопровержимое доказательство двадцати шести лет, проведенных им в системе образования, двадцать шесть лет постоянной борьбы.
Он взбивает молоко и выливает в эту пену кофе, так что на поверхности показываются контуры счастливого лица. Он улыбается в ответ и только после этого смотрит на нее, встречает ее взгляд, не переставая улыбаться. Он всегда придавал большое значение созданию непринужденного настроения в аудитории. Трудно чему-то учиться, когда атмосфера напряжена.
Она сидит посреди гостиной на его любимом стуле, и он страшно удивлен, обнаружив, что ее руки скручены за спиной, а ноги привязаны к ножкам стула. Какая-то крупинка его сознания, наверное, запечатлела то, как она оказалась в таком положении, но этой крупинкой он пользуется не часто. Попытка вспомнить требует от него серьезного напряжения, и он, зажмурившись, отпивает глоток кофе. Невероятно, но у нее во рту кляп, а тушь стекает по щекам. Это выглядит не эстетично, приходиться признать, крайне не эстетично.
Шарлотта Вайце
Рыба
Как знать, может, это был золотой карп, выпущенный однажды в озеро? Или чудище из тех, что населяли Землю еще до того, как пресмыкающиеся выползли на сушу? Может статься, это существо сторожило какой-нибудь клад, или это просто солнечные блики играли на волнах?
Сестрица и братец слышали об этой рыбе с самого раннего детства. Особенно когда у них бывали гости, папа непременно вытаскивал всю компанию на прогулку вокруг озера и начинал рассказывать. Гости, сами рыбачившие в детстве, теперь стояли на берегу и, уставившись в бинокли, рассматривали озеро.
– Да, рыба и девчонки клевали порой на нашу наживку, – говорил отец, смеялся странным смехом и хлопал очередного гостя по спине, так что тот тоже заходился смехом.
Сестрице с братцем казалось, что голоса взрослых доносятся откуда-то сверху, за их широкими шагами было тяжело поспеть. Дети с удивлением смотрели на тела взрослых: у одних не хватало зубов, у других лица были в морщинах, кто-то сутулился, кто-то приволакивал ногу. Взрослые пользовались словами, которых дети не понимали, но кое-что сестрица с братцем все-таки усвоили: посреди озера, в глубине, у самого дна, обитала гигантская рыба. Ее спина сверкала золотом, и однажды она клюнула на крючок их отца.