Темная сторона Хюгге

Когда я вернулась, кофе и выпечка уже были на столе. Все эти одержимые коллекционеры, присутствовавшие среди гостей, по очереди отводили меня в сторонку. Между высказыванием соболезнований и короткими смешными историями они сообщали мне, какие из вещей моего отца они с удовольствием купили бы у меня или выменяли. Я терпеливо слушала, пока они путались в собственных смешанных чувствах, выражениях сожаления и жажде поживы, перебирали пальцами слова и лезли в карман, искали там что-то и не находили. Я взяла все, чему могла найти применение, не предлагая взамен никакой помощи. Вернувшись домой, я обнаружила в кармане куртки письмо с витиеватым предложением выменять кое-что из коллекции. Не помню уже, что конкретно, какой-то английский фаянс или китайские почтовые весы в обмен на два антикварных ковра-келима и древне-римскую золотую монету. Я вернула письмо отправителю.

Зато я раздавала находившиеся в доме вещи тем, кто в последние пару дней зашел попрощаться в менее формальной обстановке с атмосферой папиного дома и предложить мне свою помощь. Кое-кто из соседей, несколько друзей и три незнакомые мне женщины, которым шел шестой десяток и которые, к счастью, пришли в разное время, и все приходившие торопливо пытались дать мне что-то понять, но были при этом слишком тактичны, чтобы облекать свои намеки в слова.

У них можно было много всего взять. Женские вздохи и прикосновения к прическе. Нечто вроде ошеломленной усталости среди друзей. Облегчение, которое испытывали соседи, оттого что трагедия минула их, пройдя совсем рядом. У меня было для всего этого место. Я знала, что позднее все это мне пригодится.

И вещей было довольно, которые я могла раздать. Это еще мягко сказано. Все, чем владел отец, стало моим, вещи, на которые он потратил жизнь, подгребая их под себя. Все мои гости унесли что-то с собой. Кроме одного. В Морской ассоциации он был знаменосцем, шел в первом ряду, и я узнала в нем одного из городских таксистов. Он не поддался на мои приглашения, даже не зашел в дом. Спросил, не нуждаюсь ли я в его помощи, и, узнав, что не нуждаюсь, вежливо распрощался и удалился.

На следующий день я сама отправилась в город на поиски людей, о которых отец рассказывал чаще, чем об остальных. Хорошо он о них отзывался или не очень, сейчас это было не главное. Я приносила каждому небольшой подарок. Пару латунных подсвечников, фарфоровую фигурку, небольшой макет корабля. Я объясняла, что у меня ведь нет места все это хранить, они могут делать с этими вещицами что хотят, говорила, что отца бы это очень порадовало. Говорила все, что приходило в голову и производило нужное впечатление.

Последним в намеченном мной маршруте был знаменосец. Я попросила его присматривать время от времени за домом, пока он не обретет новых владельцев. Он моментально согласился. Я внимательно осмотрела его жилище. Он много путешествовал по Гренландии, я в этом не сомневалась. Я вернулась через полчаса, и, не успел он открыть дверь, как я протянула ему трость из бивня нарвала с серебряным набалдашником. Он увидел трость прежде, чем заметил меня, взял ее в руки и погладил выпуклую поверхность бивня. Когда он поднял глаза, я уже шла по улице.

Это было совершенно лишнее, сказал он довольно резко, впрочем, спасибо. Я поняла, что он имел в виду, но не сожалела о своем поступке. Что сделано, то сделано. Я завершила задуманное.

Так я откупалась от города. Себе я оставила только увеличительное стекло и рубашку, которую я когда-то подарила папе, еще его фотографии, папку с документами, подтверждающими право собственности на дом, и выписки со счетов. Остальное я продала известной аукционной фирме. Оценщик, попав в гостиную, не мог скрыть удивления.

Он, черт возьми, понимал, чем обладает. В его голосе прозвучало уважение.

На этот счет, наверное, могут быть разные мнения, раздраженно отозвалась я и крутанулась на каблуках. Вышла в сад, взяла в руки тяпку и набросилась на сорняки. Где-то через час он высунул голову в окно гостиной. Я ощутила его взгляд у себя на затылке, пот лил с меня, но я не обернулась.

«Хотите, я пришлю вам перечень с оценкой?» – спросил он.

«Да, спасибо», – ответила я и распрямила спину.

 Когда паром отходил от причала, я сфотографировала то место, где папа стоял бы и махал мне рукой, одетый в застиранную синюю блузу моряка, в ботинках, купленных в секонд-хенде, и копеечных очках на кончике носа. Я бы хотела, чтобы он меня сейчас видел. Он бы мог мной гордиться. Пыжиться от гордости. Барыга ты мой. Эдакий засранец.

Джон и его собака